– Ты, Янкель, сильно загнул палку! В лес никто на военных условиях не пойдет. Я б не пошел, если б не обстоятельства. Мне деваться некуда. Сам говоришь – поставят к стенке.
– А их всех – куда поставят, думаешь? На потолок? Обязательно надо к стенке! Можно и сразу в яму на чистом воздухе! И в воду можно! В Десну! И в Днипро можно! Стенок не хватит. А земли много. И воды много. А можно как немцы – в печку. Думают, тут печек не может произойти…
– Янкель, успокойся! Пока не приперло. Когда припрет, сами к тебе придут и попросят: «Отведи в лес».
Янкель светло взглянул на меня.
– Да, я тоже думаю, что попросят. Сам опять не буду ходить в земле ковыряться, вытаскивать по одному и в лес отводить.
С этой минуты я начал Янкеля жалеть, как маленького. За его непосильную ношу.
Я понимаю примерно так, что Янкель рассчитывал на более быстрое развитие событий.
Он мне пересказывал газеты и с собой привозил вплоть до сатирических журналов «Крокодил» и «Пэрэць». Там еврейская тема поднималась в отрицательном смысле то сильно, то не очень сильно. Четкая линия просматривалась. Но директив для широкого народа – никаких.
На Новый год – 1951-й – Янкель решил устроить настоящий праздник.
– Нишка, я думаю, что это наш последний мирный Новый год. Пускай он запомнится в памяти хорошо и красиво. Я тебя заберу, отвезу в Рыков, к Наталке. Она полностью в курсе тебя. Там мама твоя, там я буду, там Наталка с пирогами. Помоемся в бане. Проведем праздник в тепле и чистоте. Без задних мыслей.
Я обрадовался.
Наталке оказалось лет под тридцать. Русая коса, как корона на голове. Брови черные, полукругом. Губы красные. Румяная. А остальное лицо белое. Что говорить… Сердце мое опять разбилось с первого взгляда.
Мама вела себя активно. Помогала возле печки, носила воду в баню. По маленькому глечику, а носила.
Несла и приговаривала:
– Ой, сыночек, намоешься, намоешься! А папа так хотел в бане помыться… Так мечтал… Говорил: «Приедем в Остёр, в баню пойду». А на подходе у мужика спросил, где теперь баня работает, а мужик ответил, что взорвали. Ты ж намоешься… И за себя, и за папу. А мы с Наталочкой потом, за вами.
Янкель заметил мое восхищение Наталкой. Шутил на разные лады. Наталка смеялась, приглашала танцевать. Я отказывался, пока не выпил лишнего. А когда выпил, пошел с ней на вальс.
Я видел настоящий вальс только в кино. И теперь сам танцевал его с красивой женщиной. У Наталки была талия, и я ее обнимал.
Цветок бегал вокруг нас фигурами и тоже танцевал. Он сильно вырос в длину и ширину, несмотря на скудное питание. Я б даже сказал, что он смахивал на немецкую овчарку. Не совсем. Но сходство несомненное. А что, в войну чего только не бывало. Отсюда и его внешность.
