Помню, однажды был большой митинг у железнодорожников, на Садовой, недалеко от Курского вокзала, в клубе имени Кухмистерова. Вы, наверное, хорошо знаете этот клуб, не раз бывали, когда работали в "Гудке", – такой узкий и длинный, как коридор, неуютный какой-то, вечно пыльный, плохо освещенный… А в тот памятный день он показался мне совсем унылым. Однако народа полным-полно: машинисты, кочегары, кондуктора, весовщики, стрелочники, смазчики, – все какие-то черные, промасленные мазутом, молчаливые, угрюмые, небритые, голодные, с лицами, покрытыми каменноугольной пылью, копотью, злые как черти. Известное дело – голод не тетка… Ждут Ленина… А Ленин не едет. Видимо, задержался где-то на другом предприятии или с автомобилем авария. Вот мне и говорят: "Пока что начинайте вы, а там, глядишь, и Владимир Ильич подъедет. Расшевелите аудиторию". Заглянул я из-за кулис в зал и совсем приуныл: вижу, что такую аудиторию трудновато будет расшевелить, ещё, чего доброго, совсем с эстрады сгонят, освищут. Однако делать нечего. Председатель за столом, покрытым старым красным кумачом, постучал по графину с желтой водой и объявляет меня. Выхожу с независимым видом на эстраду. Молчат. "Здравствуйте, говорю, товарищи железнодорожники, боевой отряд российского пролетариата". Молчат. Хоть бы кто-нибудь для смеха похлопал. Ну-ну, думаю. В чем дело? Может быть, меня не узнали? "Перед вами, говорю, Демьян Бедный, мужик вредный". – "Знаем, слышали! – среди общей тишины раздается сварливый голос из сумрачного зала. – Ты, брат, ближе к делу. Чем баснями нас кормить, скажи лучше, когда жизнь полегчает? До точки народ дошел, сил больше никаких нету!.." А другой перебивает: Нам Ленина обещали, а не тебя, Демьян. Мы Ильича пришли слушать. Пусть нам сам Ильич объяснит положение и откровенно скажет, на что нам надеяться!" – "Верно, – зашумели другие, – пусть Ленин выступает". – "Товарищи, – кричу, покрывая шум, – Ленин в данный момент выступает по путевке МК у Гужона и как только кончит и ответит на все вопросы гужоновцев, то незамедлительно приедет сюда. Так что не шумите и дожидайтесь, имейте терпенье. Товарищу Ленину трудно всюду поспеть. Надо и ему посочувствовать: думаете, ему легко приходится? Нам всем с вами не легко, а ему в десять раз труднее. Такой государственный воз тащить! Небось все шишки в первую очередь на него валятся, одна за другой, только успевай поворачивайся. Однако же наш Ильич, не в укор вам всем будь сказано, не жалуется, не шумит, не унывает, разве только изредка маленечко кряхтит про себя…"
