Из-за спины наших родителей поднялась Анна Георгиевна.
— Способный, но ленивый. Еремин, тот совсем неплохо. О Мухине говорить нечего. Кроме двоек и троек, его дневник оценок не видывал. Поведение у всей троицы, конечно, оставляет желать лучшего.
В моем положении с Анной Георгиевной, конечно, не имело смысла спорить, но она была несправедлива. Хоть и не часто, бывали у меня четверки, а в прошлом году я даже пятерку отхватил за то, что стихотворение наизусть рассказывал. Из классики.
Я помню, чудное варенье
Однажды мне сварила ты.
Я дал коту. О миг прозренья!
Варенье не едят коты.
И тэдэ в том же роде. Анна Георгиевна вкатила бы мне единицу за такую «классику», но ее заменяла в то время практикантка, хорошая, смеялась вместе со всем классом и, хотите — верьте, хотите — нет, поставила пятерку.
Генка все еще стоял, опустив голову и сжав кулаки. И никакими силами нельзя было выдавить из него «не буду». Сказал бы, и все давно бы кончилось. Ясно же, нас хотят простить. Но он так и оставил при себе свое «не буду».
Последним выступал колхозный зоотехник: «Кто-то мучает лошадей», — говорил он. Но нас это уже не касалось: ведь мы же не мучили, поэтому совершенно справедливо молчали.
Потом, уже в коридоре, Вадик шепнул нам:
— Крот мучает лошадей. Это я точно знаю.
— Костик, — сказала мне мама, — у нас хлеб кончился, сходи в магазин.
Я был рад исполнить любую просьбу. Столько огорчений доставил папе и маме, что сделал бы все, чего бы они ни пожелали. Им и без меня достается: у папы неприятности на работе, у мамы отчет на носу.
Через минуту я уже мчался вниз по лестнице, неся в кармане двадцатикопеечную монету.
У подъезда стояли Вадик и Генка. Тут же толкался Крот.
— Муха, дай десять копеек, — сказал он, — на курево не хватает.
Конечно, надо было сказать «нету», но Крот смотрел на меня наглыми глазами и ждал. Этот проклятый двадцатик прямо-таки жег через карман ногу. Я достал монету, и Крот сгреб ее. Сдачи он, конечно, не дал.
Крот куда-то ушел, а мы сидели на лавочке под акациями и говорили о лошадях. Вернее, говорили Вадик и Генка, а я молчал — не мог простить себе малодушия: дома ждут хлеб, а я отдал деньги Кроту.
Неподалеку Мария Семеновна выгуливала своего петуха. «Петечка, дружочек, вот тебе зернышки, — говорила она, доставая из кармана хлебные крошки. — Скоро солнышко зайдет, Петя спать домой пойдет».
Тьфу, слушать противно!
— А не махнуть ли нам в Березовку? — предложил Генка.
