Он рывком поднялся с песка.
Я смотрел ему вслед. Бежал Владик споро, низко пригнув голову, туго прижимая локти к бокам.
А вдоль реки, по берегу, поспешно уходили те, трое.
Догонит? Не догонит?
Владик что-то крикнул на бегу, и кто-то из пляжников тоже оторвал себя от песка, пристроился рядом с ним, локоть к локтю.
А у моих ног лежали щепки от гитары и вдребезги разбитый транзистор. От одного взгляда на это меня замутило и вывернуло наизнанку. Под вздох ударил, горилла длиннорукая…
Как же это Владик управился тут с ними? Нет, не зря жила на белом свете Авдотья Сычева: теперь я в долгу у ее сына…
Что-то невероятное случилось, должно быть. Сонный ленивый пляж внезапно ожил и весь, сколько на нем людей было, метнулся в сторону от реки.
— Пожар!
— Лес горит! — понеслось над водой.
Меня качало из стороны в сторону, каждый шаг давался с трудом. А люди бежали мимо, и у меня даже мысли не мелькнуло, что могут сбить с ног, затоптать. Бежали неодетые, безоружные, с голыми руками — в огонь.
Он проворно скакал по зелени травы, и было странно и страшно видеть, как сочную, высокую траву мгновенно охватывает дикое пламя, как перепрыгивает с нее на кустарник, пожирает листву на ветках. Сизый хвостатый дым пластался в ногах у подлеска и вдруг вспыхивал ослепительным, знойным пятном.
Меня нагнали парень и девушка, они волоком тащили тяжелый мокрый брезент.
— Помоги! — крикнула девушка.
Я нагнулся было ухватить брезент за угол и — охнул: острой болью резануло живот.
Брезент выскользнул у девушки из рук, парень зло взглянул на нее и закричал в спины бегущих перед ним:
— Ребята, круши палатки! На огонь их! Круши палатки, ребята.
Парня услышали, кто-то подбежал помочь ему. Палаточный городок рухнул в мгновение ока. Белые, голубые, оранжевые, зеленые косяки парусины ложились на пламя.
С пшеничного поля прикатил на своей самоходке дядя Сеня Моряк, свесясь с мостика, передал в чьи-то руки лопату и ломик, а сам двинул машину на горящий кустарник. Комбайн побежал по огненным дорожкам, давя их плотными шинами колес.
«Во дает! — подумал я. — Ни черта не боится дядя Сеня».
Когда я доковылял до леса, все было кончено: бурая горячая земля лежала у моих ног и торчали на ней тонкие обгорелые прутики. Босоногие и почти раздетые — в плавках все, в купальниках, — перепачканные в копоти люди шли навстречу мне, смеялись и ругались.
— Ноги, черт бы этот цирк побрал, в кровь сбил. А сюда летел — не заметил.
— Ловко управились!
