Тут я сделала глупость:
— Что там такое?
Она обернулась:
— Можно меня в этом доме хоть на минуту оставить в покое? Убирайся отсюда!
— Не надо кричать, — обиженно сказала я. — Я и сама могу догадаться, что ты не нуждаешься в моей компании.
Я вышла. Меня терзала горькая обида, но, несмотря на потрепанные чувства, я высоко держала голову. С чего это я взяла, что мы стали друзьями?
Я спустилась вниз и тут совершила вторую ошибку, задержалась в холле. Тут меня мама и отловила — пора было заниматься музыкой.
Вечером, когда мы с Агги готовились ко сну, она спросила:
— Кэлли, а где щетка для волос?
Я сунула щетку ей под нос. Еще через пару минут:
— Кэлли, а ты пемзу не видела?
Я бухнула искомый предмет прямо ей на колени и пять минут мучилась, пока она терла пемзой пятки — жуткий звук.
— Кэлли, куда ты задевала…
— Никуда! Что бы это ни было! Сама ищи, я тебе не прислуга.
Ледяное молчание. Ясно, что ее просто распирает новостями, но обе мы делали вид, что не замечаем друг друга, пока не пришло время задуть лампу. Наконец она сказала:
— Ну ладно. Умеешь хранить тайны?
— Конечно, умею, — обиженно буркнула я. — Я же не ребенок, сама знаешь.
— Поклянешься никому не рассказывать? Подними правую руку и клянись.
Я подняла руку, но ей этого было мало.
— Подожди, где моя Библия?
— Агги, это уже слишком.
Она вытащила Библию из шкафа и заставила меня положить на нее правую руку. Да, похоже, дело серьезное. Если я такую клятву нарушу, попаду прямехонько в ад. Но если меня будут прижигать раскаленным железом и стегать девятихвостой плеткой? Тогда как? Можно? Коленки у меня дрожали. И голос тоже.
— Клянусь никому не рассказывать.
— Никогда, никому и так до скончания века.
— Никогда не рассказывать и так до скончания века. Аминь.
Она чуть-чуть расслабилась и улыбнулась совершенно необыкновенной улыбкой. Да, она же хорошенькая. Трудно заметить, потому что она всегда хмурится и злится, беспокоится и расстраивается.
Мама дала ей саквояж вместо того мешка, с которым она приехала. Агги достала оттуда маленькую шкатулку — ту самую. Велела мне сесть у стола и осторожно протянула шкатулку.
Там оказалась фотография молодого человека лет двадцати, плотно упакованного в костюм и жесткий воротничок. Волосы гладко прилизаны — важное событие, снимается портрет.
— Это он, — прошептала Агги, выражение лица такое же умильное, как у Гарри, когда он ухаживал за своей первой девушкой.
Я внимательно посмотрела на круглое, словно луна, лицо, тощие усики, чуть кривоватые зубы, пробивающуюся бородку.
