— Ты вот, к примеру, в переселение душ веришь?
Соловьев замер на секунду, потом с привычной нудноватой скрупулезностью понес — про сансару, реинкарнацию, кармические долги. Я притормозил его — конкретизировал:
— А как, по-твоему, может, я в прошлой жизни был каким-нибудь ученым великим? Томасом Мором, к примеру…
Ботаник сначала уставился на меня, потом внимательно рассмотрел на всякий случай (действительно — вдруг у меня на лбу написано «Томас Мор»?) — и вдумчиво произнес:
— Понимаешь, Боря, я, конечно, не могу исключить версию о том, что в послесмертном существовании законы причинности не работают. То есть — никакой связи между воплощениями души не прослеживается, или эта связь несущественна. Но мой слабый ум отказывается верить твоему сомнительному предположению. Томас Мор… да… фундаментальное образование, намного опередил современников. Уникальная личность… — Тут он оживился, видимо, поймав мысль. — С одной стороны — «Утопия», дивный мир, коммунистическое откровение, многовековая цель для сектантов любого толка. С другой, сэр Томас Мор, Боря, причислен к лику святых. Ну и… — он поерзал, подыскивая необидное определение — нашел, — и Чернокнижник… криминальное прошлое… незаконченное высшее. Все это …. не очень коррелируется…
— Ну вот, — я удовлетворенно кивнул. — Спасибо. Теперь понял. Надо было сразу по-человечески сказать.
— А ты чего это заинтересовался такими странными вопросами? — полюбопытствовал Соловьев. — Откуда вдруг склонность к теме переселения душ? И — почему именно Мор?
— Да так, — я пожал плечами. — Сон приснился недавно, будто я и есть Томас Мор. И — «Утопию» пишу…
— Это бывает, — он активно закивал головой, чуть очки не упали. — Это обычный перенос; игры подсознания. Мне, знаешь, тоже такое иногда снится… Вот недавно…
Он углубился в толкование собственных кошмаров; я отвлекся, подумал: вот непредвзятое мнение. Вполне обоснованное, кстати. Почему я сразу ботаника не спросил?
…Лето прошло обычно, словно один долгий день, как будто и не было. Дневник почему-то писал. Не понимал, почему — но бросить не мог. Находил в этом какое-то необъяснимое успокоение…
Начал собирать вырезки из газет — о книгах, библиотеках и кражах. Однажды прочитал, как в библиотеке МГУ затопило подвал, и редчайшие издания плавают в воде, и никому нет до этого дела. Потом нашел еще статью — коммерческая структура, арендовав под офис дом-музей известного литературного деятеля дореволюционной России, выбросила все книги на улицу, во двор, и их разбирают прохожие. Вывод из прочитанного сделал один: стало быть, в период преобразований культурные ценности неминуемо подлежат разграблению, а кем и как — не слишком важно.
