— Тат, я тебе про собаку свою говорил…
— Что? А… Ну. Собака, да. Тоже умерла?
— Типун тебе на язык. Живой он — я тут просто подумал: если меня тоже заметут, возьми его, ладно?
— А тебя за что? — удивилась Татка.
— Ну, мало ли, — уклончиво ответил я. — Найдется, за что.
— Хорошо, — без энтузиазма кивнула, длинный столбик пепла упал на ковер.
— У меня недавно глюк был странный, — начал я. Захотелось поделиться с ней: охранник, которого не было, никак не давал мне покоя.
— Че за глюк? — без интереса спросила Татка.
Я рассказал. Вроде бы слушала, несколько раз кивала, хмыкала. Потом сказала:
— Может, последний страж?
— Какой еще страж? — не понял я.
— Ну — последний страж твоей совести, — не улыбаясь пояснила она. — Ты ведь на дело шел? А он тебя, значит, не пускал… Да? Получается — страж…
— Да ну, брось, — поморщился я. Терпеть не мог затасканную бытовую мораль. Странно — раньше не замечал за Таткой тяги к нравоучениям. — Нет у меня никаких стражей. Ни первых, ни последних.
— Ну, не знаю тогда, — безразлично протянула она.
Помолчали. Татка уселась на ковер рядом с диваном, достала ворох каких-то старых журналов. Начала разбирать.
— Терки ищу, — пояснила она, проследив мой недоуменный взгляд. — А то все кончилось.
— Думаешь, в этой макулатуре завалялись?
— Хрен бы знал. Мало ли. Вдруг найду.
— Что хоть это такое? Бабушкино наследство?
— Ага. Она кучу всего выписывала. Хочешь — возьми почитать. Там где-то статья была… про антиквариат. Ты же книгами старыми интересовался?
Да уж. Интересовался.
— Что за статья?
— Блин, Борь, я не знаю — сама не читала. Драга как-то нашел — там что-то вроде таблицы было, стоимость старинных книг и где продаются.
— Ух ты! Давай, вещь полезная.
Татка лениво протянула мне потрепанный журнал — страницы без обложки, помятые углы. Я свернул его, сунул в пакет, поднялся.
— Ладно, давай. Поехал я.
— Уже пошел? — Татка отреагировала вяло, не до меня ей было. — Ну, звони если что.
Май — сентябрь 1995 года.
Вышел от Татки и вздохнул полной грудью; почему-то в этот раз тяжело мне было в ее чудной квартире, точно затхлостью какой-то пахнуло — и от хозяйки, и от чашек-блюдец. Надоело. Все осточертело. Куда податься? На работу — смысла нет, воскресенье; больничный, щедро подаренный Киприадисом, кончается только завтра. Захотелось свежего воздуха, тишины. Поеду в Сокольники. Там хоть деревья есть. Заодно посмотрю, что за статью выдала Татка.
В парке народ пил и закусывал. Везде были голуби, эти ленивые помоечные куры, которых я с детства терпеть не мог. Минут двадцать искал место подальше от людей и птиц. Нашел, присел на скамейку, достал мятый журнал.
