— Нет, сэр Томас. Я спрашивал. Они сказали: нигде. И повторили: передай сэру Томасу — нигде. Они сказали — так велел говорить отец Умберто…
Нигде… Нигде… Почему-то мне вдруг захочется перевести это пустое слово на латынь… Все, что осталось мне от наставника, от святого, что озарил мой путь своей искренней любовью к добру… Нигде… U-topos… У-топия… Остров Утопия…
Благодарю тебя, отец…
…Поставил точку — очнулся. Несколько исписанных страниц — почерк мой вроде… Пролистал — да, так и есть: снова — тот же бред; тот же Мор… О чем это? А, об Утопии… Да… Еще несколько минут сидел я за столом, вглядываясь в буквы. Потом вскочил, оделся, поехал…
* * *
Татка, кажется, похудела еще больше: точно мышц и прочего мяса-жира не осталось — только кости, обтянутые кожей. Все «винтовые» рано или поздно к этому приходят — но… то ли мы давно не виделись, то ли еще что — короче, стало не по себе, передернуло даже. Присмотрелся — да нет, вроде не на приходе, и не на отходняке; в завязке, что ли?
— Да не то что в завязке, — равнодушно бросила Татка. — Так, скорее, пауза. Но ты не переживай — тебе сварю…
— Не надо.
Мне и правда не хотелось; не нужен был мне сейчас кайф; поговорить — вот что. Просто поговорить. О чем-то. О ком-то. О другом, не связанном с Мором-утопией-итэдэ.
— Ты чего такая смурная?
— А? А… да нет, — она достала сигарету, попыталась зажечь — не получилось: руки ходили ходуном. Я забрал у нее коробок, чиркнул спичкой. Татка затянулась, потом ответила:
— Драга умер.
Драга — кто это? А, да, вспомнил. Кликуха ее парня, тоже винтового. Проявил сочувствие:
— Да ты что! А из-за чего?
— Да передоз…
Она бессмысленно смотрела в стену — не расстроена, похоже, обычный постнаркотический ступор. Попробовал вспомнить получше Драгу — не очень получилось; на всякий случай сказал:
— Он же вроде опытный… был…Как же так?
— Да так, — она пожала плечами. — Слишком увлекся тренировками…
— Какими?
— Он все время говорил, что наркотики — это типа мост на тот свет. Выход из тела. Когда принимаешь, вроде как тренируешься, работаешь над собственной смертью. Он говорил — пробежка по мосту. Зато потом, когда умрешь, ничего нового или страшного не увидишь. Потому что сознание натренированное…
— А…
Я мучительно соображал, что на это ответить. Но ей и не нужно было, чтобы я что-то отвечал. Она затянулась, выпустила дым, проговорила:
— А Доктора взяли. Прямо на квартире, со всеми причиндалами… Я вот теперь тоже боюсь…
Доктор, доктор… Ага, точно — варщик, по-моему, она меня с ним знакомила… Я вдруг вспомнил своего пса — почему-то показалось ужасно важным договориться с Таткой, чтобы присмотрела за ним, если что.
