— Здравствуйте, Борис Николаевич.
Заметались мысли: кто такой? откуда знает? неужели мент? Текст оборвался жирной точкой — все, поймали.
На всякий случай ответил вежливо:
— Доброй ночи.
Он встал: высокий, худой. Молодой вроде. Лет… сколько же ему лет? Спросил:
— А где Василий?
— Сегодня я вместо него.
Он широко, не к месту, улыбнулся — обнажил два крупных зуба, боковые сверху.
— А вы, я вижу, за книгой пришли.
Он утверждал — не спрашивал. Стало быть, мент. Надо было понять, но голова кружилась, слова разбегались, как чапаевцы перед психической атакой. Спросил:
— За какой книгой? Вы о чем?
— За вашей. За той, что вы напишите. Только зря это все. Не получится.
— Что не получится?
— Ничего, Борис Николаевич. Ничего у вас не получится. Я бы вообще на вашем месте был осторожнее. Книга опасная.
— Да вы о чем? Какая книга?
— Всякая. Все они опасны. Согласитесь, автор не может выбрать читателя. Поэтому писать книгу все равно что давать пистолет ребенку. Или — метать бисер перед свиньями.
— Я не понимаю…
— Да тут и понимать не надо. Знаете, кто сказал про бисер? Христос. Он-то говорил — не писал. Один раз только начертил на песке несколько знаков, и то их никто не прочитал. А воплотить написанное — это вообще утопия. Ха-ха! Смешно получилось, да?
Из того, что он нес, я понял только одно слово — «утопия». Значит, не ошибся. Значит, по мою душу пришел гражданин начальник. Внезапно я воспрянул духом — ба, дурак! В смысле — он, мент, дурак. Надо было сначала дать мне возможность зайти в хранилище, вытащить книгу, а потом уже брать — теплого, с поличным. А тут… Во, идиоты. В каких питомниках их только делают? А этот — я внимательней пригляделся — вообще какой-то… Волосы белые, глаза… тоже какие-то белые. А, у него зрачков нет, одни белки. Никакой. Невыраженный.
Пока я думал, он смотрел на меня своими белками. Лыбился.
— Так вот, продолжим беседу. Вам запало в голову то, что нес старик Умберто. Не отнекивайтесь — я вас понимаю, еще как понимаю! Сказочник! Поэт! Маг и чародей! Певец Великой Книжной тайны! И вы теперь все время мысленно гоняете разговор туда-сюда и спрашиваете себя: а не попробовать ли? А вдруг — правда?.. Только, поверьте, зря. Ничего в мире не стоит того, чтобы быть записанным. И в воображении человеческом — ничего. Да и кто знает — может, и тайны-то никакой нет?.. Может — и жизни-то вашей нет, а? Как по-вашему, Борис Николаевич? Ведь она же не написана… А раз не написана, то и … фьють… нету…
