— Володя, а можешь найти его портрет? В смысле — Мора?..
Проницательные китайские глазки не отрывались от моего лица — точно мерку он снимал, дотрагивался до лба, носа, подбородка — только не пальцами, а цепким взглядом. Потом кивнул, зачем-то выдвинул ящик, не глядя пошарил рукой. Достал.
— На, забирай. Это репродукция известного портрета Ганса Гольбейна.
— Какой Гольбейн, друг? Мне Мор нужен.
— Так это Мор, Боря, — терпеливо пояснил Комментатор. — А Гольбейн — это художник, который Мора рисовал.
— А-а-а… Понятно.
Почему-то стараясь не глянуть ненароком на портрет (обычный лист глянцевой бумаги — из журнала какого-нибудь, наверное, выдрал; интересно — давно он у него лежал? И — зачем?), я сунул репродукцию в черный полиэтиленовый пакет и поехал домой.
Глава 8. Отважная попытка
Апрель — май 1995 года.
…Попутку я поймал быстро. Редкое везение; машин на дороге почти не было — выходной, утро, Москва отдыхала. Маленький, шустрый водитель что-то быстро говорил о погоде, о гадах-гаишниках, о правительстве — я не слушал, неопределенным мычанием подтверждая участие в разговоре. Вдруг накатила на меня абсолютная слабость. Так было однажды в тюрьме, когда вдруг позвали к телефону, а ноги не шли, потому что я уже понял, что услышу: два дня назад умерла мать.
Не то чтобы тошнило или укачивало — нет, после Володиных манипуляций голова была на удивление ясной, но нутром, каждой порой я чувствовал задыхающийся страх. Слишком быстро ехал чернявый, слишком резко рулил. Визг тормозов — на светофоре. Постояли — тронулись. Рядом — близко, угрожающе близко — автобус. Сердце билось, рвалось из грудной клетки, вспотели руки. Картины аварий — одна другой страшнее — проносились в башке. Черт возьми, что же такое? — никогда я не боялся ездить. Глянул на спидометр — да нет, и скорость-то нормальная — восемьдесят, маловато даже для полупустой дороги. Поворот, еще один, крутой, сильный — прикрыл глаза, сжал челюсти, вонзил ногти в ладонь. Не помогало — паника охватывала все тело, натягивала нервы, напрягала мышцы, до костей пробирала. Господи, дай доехать до дому, ведь там у меня Жулик — пес мой некормленый.
Бог услышал — через несколько минут шустрик затормозил у моего дома. Я протянул ему бумажку, полтинник баков — вытаращил глаза, переспросил. Махнул рукой — забирай, твое. Он обрадовано затряс головой, резво рванул с места и просигналил на прощание. А я на ватных ногах побрел к подъезду многоэтажки…
