Октябрь 1994 года.
…Он сидел возле урны на выходе из «Арбатской». Вся его поза, напряженная и какая-то застенчивая, извиняющаяся, будто говорила: не прогоняйте, я ненадолго, дождусь и уйду; то и дело поднимал голову и внимательно вглядывался в лица прохожих — искал, что ли? Черный он был, единственное белое пятно примостилось у основания передней лапы; физиономия хитрая — типично московский пес. На несколько секунд задержался я рядом — и не заговаривал с ним, только смотрел; а он вильнул хвостом, поднялся и нахально ткнулся носом мне в ногу. Голодный, видно, — накормить, а то ведь умрет. Я оглянулся — продуктовый магазин на той стороне. Ничего не говоря — интересно, дождется меня пес или к кому другому прибьется? — я перешел дорогу, взял двести граммов колбасы, вернулся. Он ждал, обрадовано завилял хвостом; кусок «Докторской» сожрал моментально и снова уставился просительно: мол, маловато будет. Еще бы кусочка два-три.
— Нет уж, псина, — сказал я, — больше ничем тебе не помогу. Ищи другого спонсора.
Удивительно это существо посмотрело: и с пониманием, и с надеждой — вдруг передумаю, и с неуловимой обреченностью — да кому я нужен. Ладно, может, на обратном пути возьму ему еще колбасы, если не убежит до тех пор.
…Вот и она, «Арбатская находка». Утром заходить я сюда не стал — слишком крут показался мне «антикварный салон» с большими окнами и вывеской из бронзы.
Внутри было светло и чисто; блестели плитки пола и стекла прилавков. Меня тут же охватило совершенно детское желание натоптать, наследить, оставить на прозрачных этих поверхностях как можно больше своих грязных отпечатков — еле сдержался, наоборот, тщательно вытер ноги о коврик.
Стеллажей здесь не было вовсе — к стенам прижимались солидные шкафы с закрытыми дверцами, и я готов был душу прозакладывать, что и за этими дверцами книг нет. Время подтвердило мою правоту — там была огромная картотека; собственно издания Климов хранил на складе. В проемах между окнами висело несколько портретов; я узнал Толстого, Пушкина и, кажется, Некрасова. Справа и слева от входа были этакие «мягкие уголки»: столик и два кресла. Кресла, кстати, тоже старые, во всяком случае, мне так показалось: красный потертый бархат и изогнутые ножки. Прямо напротив входа под потолком висели часы — разумеется, старинные с кукушкой и маятником; они шли и наверняка каждый час били.
