Базарные надзиратели, поставленные следить, чтобы всё было по закону, выстроились сплошной цепью, и вид их подтверждал купцовы слова. Один за другим люди начали подходить и выкладывать монеты в обмен на никчёмные крендельки. А уж какими словами честили они Пухлера и его пухлую маму, то знает душа и подоплёка. Вслух никто выразиться не посмел.
К полудню возле Мартыновой палатки оставалось полтора десятка человек: самых нищих или самых упрямых, которые продолжали надеяться неясно на что.
Пухлер окончил пересчитывать утреннюю выручку и поднял взгляд на неплательщиков.
— Что стоите столбом? Или несите деньги или пишите долговые расписки.
— Помилуйте, вашество…
— Миловать государь будет, а моё дело торговое. Товар — деньги и, обратно же, деньги. Ежели я миловать начну, то ни денег, ни товара не останется.
Речь иноземного купца была прервана громким криком:
— Кому похлёбки горяченькой, мясной-скусной, со сладкой репкой, с бобами, с белым корнем! Похлёбка густа, не пуста, ложка стоит!.. — баба-разносчица двигалась по рядам, выхваляя свой товар, постукивая половником по миске. Полуведёрный горшок с похлёбкой, укутанный в мешок из валяной шерсти, висел у торговки на шее. Торговля в этот день не шла, все — и покупатели, и продавцы досыта наелись заморских кренделей.
Ароматный пар коснулся Мартыновых ноздрей. Похлёбка и впрямь была мясной и горячей. Да и время клонилось к обеду.
— Эй, кормилица! — позвал Мартынка. — Почём твой дер зуппе?
— Кому как, — бойко отвечала разносчица, а тебе половник с верхом за один твой кренделёк. Мне ведь тоже вечером с рынка домой уходить придётся, а без твово кренделя сторожа не выпустят. Тебе как, в свою посуду али в мою? Ты поглянь, моя миска уёмистая.
Пухлер усмехнулся. Сделка была куда как выгодна.
— Давай в твою, я своей покуда не обзавёлся. Да смотри, со дна черпай, погуще.
— Не извольте беспокоиться, — торговка зачерпнула полный половник со дна, на поход добавила отвара сверху, с поклоном подала миску Пухлеру и приняла в плату узорчатый сухарик. — Кушай, батюшка, на здоровьице, да меня поминай.
Пухлер поднял голову от миски.
— Ты иди себе. За посудиной потом зайдёшь.
— Зайду, милостивец, зайду.
В эту минуту у палатки вновь объявился дядюшка Гестар. Он был без армяка, зато под мышкой держал толстую рукописную книгу.
— Хлеб да соль!
— Ем свой, а ты рядом постой, — огрызнулся Мартын. — Деньги принёс?
— А как же! Все четыре деньги и ни рублём меньше.
— Давай сюда.
