Вуко чуть склонил набок голову.
— И какого наказания ты желаешь? — повторил он, бесцеремонно обрывая тираду вождя.
Белый смерил его яростным взглядом, но проглотил оскорбление. Судья был прав: кодекс явственно требовал в этот момент конкретного решения, а не очередного выступления, должного повлиять на зрителей и справедливых.
— Я желаю, чтобы ответом на смерть Ловкачки и моего ребенка стал отзыв привилегии Немого. Желаю, чтобы сын Учителя с этого времени работал, как мы все.
— Но ведь он работает, — не выдержал Помнящий, поворачиваясь к Справедливым. — Каждый день он помогает мне в школе, а кроме того дежурит на крысиной ферме, — он указал пальцем на толстощекую блондинку.
— Я говорю о его освобождении от труда на поверхности, — нажал Белый.
— Не требуешь, говоришь, ока за око? — произнес иронически Учитель, поворачиваясь к альбиносу и невольно сжимая кулаки. — Не будет смерти за смерть?!
Вуко тут же встал между ними, спиной к вождю.
— Замолчи, — предупредил, не повышая голос. — Подашь голос, лишь когда получишь позволение.
Человек с татуировкой на виске послушно замолчал. Он сам разрабатывал эти правила, а потому — не должен их ломать, особенно сейчас, когда судили его. Поразмыслив, он также решил: если он сохранит спокойствие в столь непростой ситуации, то справедливые могут прислушаться к нему. Ведь судья позволит ему взять ответное слово. Так гласил закон анклава.
Вуко вернулся на свое место, подав Белому знак продолжать.
— Я потерял слишком много, а взамен желаю лишь, чтобы в моем анклаве все стали равны перед лицом давным-давно установленного закона Всякий из вас рискует каждые несколько дней собственной жизнью — как и я сам, а потому я не вижу причин, по которым ублюдок Учителя должен быть выведен из-под этого закона.
— Я забираю у тебя слово! — судья утихомирил предводителя, а потом обернулся к Помнящему: — Говори. Но предупреждаю: один призыв — и он окажется последним, что ты скажешь во время этого суда, — он зыркнул на альбиноса: — Условие касается обеих сторон.
Учитель принял это напоминание кивком. Белый не отреагировал на упрек никаким видимым способом.
— Мой сын — калека. Он не слышит и не говорит от рождения. Он отстает в развитии, это правда. Отослать его на поверхность — это обречь его на смерть, вынести ему приговор. Вам прекрасно известно, что инвалид не выживет там ни дня. Если хотите вынести справедливый приговор, накажите его работой на динамо. Даже двойной сменой, — он предлагал действительно тяжелое наказание. Крутить педали по нескольку часов в день в душной камере — настоящая каторга, однако мучение это не продлилось бы долго. Неделя, самое большое — две, поскольку столько времени потребовалось бы ему, чтобы организовать бегство или избавиться от альбиноса.
