– Ладно. Положим, вы видели то, что видели. Но каким образом? К тому времени совсем стемнело, чтобы вы могли разглядеть происходившее внутри часовни отчетливо. Вы же не станете утверждать, будто бы там горел свет?
– Электрического света и впрямь не было, но лицо Вдохновителя оказалось при этом освещено. Думаю, Вождь народов возжег свечу, как учили делать всех нас перед молитвой о ниспослании долгой жизни и легкой кончины.
– Вы готовы повторить свои показания под присягой? Заметьте, я пока не говорил, что ваши слова имеют для нас хотя бы малейшее значение. Но в случае чего вас приведут к присяге, а любое лжесвидетельство сурово наказывается.
– Это каждому известно. Но я готов призвать в свидетели всех святых и угодников божьих, что видел именно это. На Библии поклянусь. Но потом до меня дошло. Как это я, простой обыватель, присвоил себе право сидеть и созерцать общение с Богом сильного мира сего? И я постарался побыстрее спуститься вниз. Мне, конечно, заплатили малость за труды, и я не отказался – мы ведь люди бедные, ваше превосходительство.
– Отправляйтесь домой. Я, быть может, снова пришлю за вами. А получите ли вы вознаграждение от государства, сказать не могу. Но готов возместить хлопоты, связанные с вашим приходом сюда, из личных средств. Хотя строго-настрого предупреждаю. Никакой болтовни с приятелями о том, что вы мне сейчас рассказали, быть не должно. Только пикните, и о награде можете забыть, Зимарра.
– Ни словечка, вот вам крест! Хотя признаюсь, что напьюсь до поросячьего визга, если ваше превосходительство подкинет мне деньжат.
После чего с гримасой покорности на лице верхолаз раскланялся и удалился.
– Вполне возможно, – сказал Вейнберг в разговоре с Алмедой примерно часом позже, – что этот тип действительно видел описанное им. Не исключаю, что дон Гамба мог запалить пару свечей и любоваться новым алтарем, который, насколько мне известно, сделала для него некая талантливая молодая сеньора. По моим сведениям, его только установили за день до пожара, и было вполне естественно для Вождя взглянуть, как произведение искусства будет выглядеть при свечах, чтобы потом не поскупиться на похвалы сеньоре. Но чтобы дон Гамба молился? Как вам угодно, генерал, но в это я никогда не поверю.
Алмеда медленно поднял голову, а потом, склонив ее чуть набок, посмотрел на полковника.
– А знаете, – произнес он, – я на вашем месте не испытывал бы такой несокрушимой уверенности. Не забывайте, что дон Гамба в дни молодости подвергался самым различным влияниям и веяниям, как и я сам. В последнее время мы оба решительно выступали против вмешательства клерикалов в политику. Однако он всегда был… Как бы лучше выразиться? Склонен к суевериям. И хотя я никогда не произнес бы этого публично, вам могу доверить секрет: его до крайности нервировали угрозы Мстителя сжечь его дом. «Только не превращайте свою речь в похоронную», – предупредил он меня, когда я согласился выступить при открытии монумента. Он, разумеется, шутил, но в глазах его я заметил и легкую обеспокоенность. Включите воображение. Представьте себе человека, только что удовлетворившего свои самые высокие амбиции, чей облик на века воплотили в бронзе. Он остался в одиночестве, взаперти среди ночи, с нависшей над ним таинственной угрозой спалить его жилище вместе с ним самим. Разве настолько уж невозможно, чтобы дон Гамба в таком состоянии обратился к религиозным суевериям, внушенным в детстве? Кто угодно мог бы поставить ему это в вину, но только не я.
