– Как никак с парнями мужская рука нужна, а что я сделаю, женчина!
Но и в Тюмени Костя не задержался. Там он такое пакостное пытался сотворить с малолетней внучкой дяди, что тот вышвырнул его из дому, купив обратный билет. А следом прислал письмо:
– Ну, удружила же ты мне, сестрица, Пелагея Николаевна, век благодарить буду. Скажи спасибо, что не сдал его сразу же в колонию. А вообще-то, советую тебе определить его туда незамедлительно, пока он не натворил чего похуже…
Что там натворил Костя, он так и не признался, сколько мать его не била:
– Да, так он придрался, сам не знай чего! – был один ответ.
Костя снова начал ходить в школу и как-то притих, видно, урок все же не прошел даром. Но скоро заботы, связанные с Костей, отошли на второй план. В доме произошло событие: Петр женился.
Он давно приглядел фабричную девчонку и, когда она работала во вторую смену, по вечерам ходил встречать ее у проходных ворот и провожать до дому. Пелагее Николаевне это не нравилось:
– Что она, одна что ли, не дойдет до дому? Подумаешь, нежная барышня! Ходила же раньше одна! А тебя, дурака, вот пристукнут когда-нибудь колом по башке, будешь знать!
Но Петр, хоть и с виноватым видом, продолжал уходить из дома по вечерам. Наконец, сыграли свадьбу. Невеста мне показалась неказистенькой рядом с Петром, который, как и старшие братья, был мужественно красив. Чтобы не сказать больше, она была попросту дурнушкой. Портили ее прыщи на лице, которые по утрам в воскресенье ей выдавливал Петр. К завтраку она выходила вся в красных пятнах. Мужа она называла «Петька», но звучало в ее устах это имя как-то особенно, по-деревенски, что ли? «Петькя-я!».
– Не знаю, что Петр нашел в ней хорошего, – недоумевала Галина Петровна, – ни кожи, ни рожи…
– Полюбится сатана, лучше ясного сокола, – тоже пословицей отвечала мать.
Ей, как и Галине, не нравилась невестка. Но видно было в ней что-то, что полюбилось Петру. Во всяком случае, когда они сильно поссорились между собою, и Лиза ушла жить к матери, Петр, недели две промаявшись один, тоже ушел туда. Это было большим ударом для Пелагеи Николаевны: еще никогда не бывало такого, чтобы невестка уводила сына из дому без ее на то согласия.
– Стал быть жена ему дороже матери! Ну и что ж, пусть только появится, на порог не пушу!
Но сын с виноватым видом явился, и не один, а с Лизой. И мать пустила, только в первые дни демонстративно молчала, со злостью швыряя у печи ухватами и кочергой. И когда Лиза робко пыталась помочь ей, поставить хотя бы самовар, отстраняла:
