— Детей тут нет! — матрос уважительно повернулся к Бессонову. — Это начальник нашего отдела. А это, — он взял Юрия за плечо и почему-то замолчал.
— Это наш эксперт, — закончил за него Бессонов. — Мы привезли с собой и одного понятого. Вы будете вторым.
Юрий увидел, как удивленно и сконфуженно поднялись брови председателя домкома.
— Прости, товарищ! — сказал он Бессонову. — За мальчишку в темноте принял… А что, собственно, случилось?
— Тебя бы надо спросить! — с угрозой произнес матрос. — А еще фронтовик!… Где ногу-то оставил?
— Юденич оторвал.
— Ну вот! А ты все добренький!
Председатель не знал, что ответить на эти непонятные упреки.
— Заходите! — предложил он и встал в дверях боком. — Холодно на лестнице разговаривать.
— В гости потом придем! — возразил Бессонов. — Кто у вас в сорок седьмой живет?
Председатель, как забывчивый мальчишка на уроке, посмотрел вверх, пошевелил губами.
— Одна старуха — в угловой. Больше никого… Остальные комнаты пустуют.
— Кто такая?
— Кухарка, говорят, бывшая… Петрова Авдотья.
— Вот к бывшей нам и надо! — снова громыхнул матрос и протянул еще одну бумагу. — Ордер на обыск.
Председатель лишь мельком посмотрел на машинописный текст с печатью.
— Оденьтесь. Проведете нас к ней, — сказал ему Бессонов.
Поставив плошку с огоньком между дверей на полке, председатель, постукивая костылями, скрылся в темноте длинного коридора. Чекисты остались на лестничной площадке. Сквозняк раскачивал крохотный язычок огня, и по стенам беспокойно метались тени — одна, угловатая, от матроса, другая, косматая, от меховой шапки стройного чекиста, которого Бессонов назвал понятым.
Юрий прислонился к стене и только теперь разглядел лица двух своих спутников. Матрос был очень высок. Огонек освещал его лицо снизу, и потому, наверно, оно казалось мрачным, почти свирепым. Боясь встретиться с ним взглядом, Юрий быстро перевел глаза на второго чекиста и залюбовался им. Он был удивительно красив. Большие глаза с длинными ресницами, тонкий нос, румяные щеки. Волосы черной волной выбивались из-под шапки и оттеняли высокий чистый лоб. Юрию вспомнился Ленский. Таким представлял он пушкинского поэта.
— Скоро? — на всю лестницу рыкнул матрос.
И сразу же из глубины темного коридора донесся перестук костылей.
Председатель домкома привел их на другую лестницу и постучал в сорок седьмую квартиру. Старуха оказалась не из робких. Она быстро открыла дверь и зажгла в прихожей толстую свечу. Матрос протянул ей ордер и грозно сказал:
