РАПЕ. А вас вообще здесь не стояло!!!
БАРОН. Я первый!
ДЕРОШЕ. Нет, не уступлю!
БАРОН. Я всё решил...
РАПЕ. И я решила!
МЕРЛЮШ. Я так покойника люблю!
РАПЕ. А я всегда его любила!
ДЮПРЕ. (Поднимая крышку). Позвольте, позвольте, господа, его здесь нет.
ВСЕ. Его нет. Что ж это значит?
РАПЕ. Это дневной грабёж.
ВСЕ. Кто ж его взял?
Те же и Эмиль.
ЭМИЛЬ. Я.
ВСЕ. Вы?!.
ЭМИЛЬ. Я должен был отдать его наследнику.
ВСЕ. Наследнику?
ЭМИЛЬ. Скромнейшему из всех, тому, которого вы презирали, и который в точности исполнил завещание.
МЕРЛЮШ. Как, этот актёр?
БАРОН. Этот фигляр?
РАПЕ. Паяц?
ДЮПРЕ. Объясните, пожалуйста.
ЭМИЛЬ. Я провожал его, он публично прошёл через все те места, которые назначены в завещании; теперь я оставил его в театре, где публика ожидала его с шумным нетерпением.
ДЕРОШЕ. Постойте, постойте, тут недоразумение.
БАРОН. Это обман.
МЕРЛЮШ. Мы протестуем.
РАПЕ. Я сама буду судиться.
ДЮПРЕ. Час прошёл, господа... Я объявляю торжественно, что Сен-Феликс Лавердьер выполнил все условия завещателя: он менее всех показал гордости и должен получить наследство.
ЭМИЛЬ. Вот он, вот он торжественно возвращается.
БАРОН. Я воображаю, как он заважничал.
МЕРЛЮШ. Теперь, я думаю, к нему и приступа нет.
Те же, Сен-Феликс и Жульета.
ДЮПРЕ. (Идёт к нему и останавливается). Что же это?
ДЮПРЕ. Что это? Какая мрачная физиономия!
ЖУЛЬЕТА. Ах, я прошу, вас, господин нотариус, помогите мне привести его в чувства. После каждого провала с ним случается такое. Он приходит в самое мрачное расположение духа, и мне стоит больших трудов вернуть ему хорошее настроение.
СЕН-ФЕЛИКС. Хвала Богам... за твёрдость враждованья.
ЖУЛЬЕТА. Слышите, он опять заговорил словами из какой-то своей роли.
СЕН-ФЕЛИКС. (Сложа руки и повесив голову проходит на авансцену).
Хвала богам в бедах превыше упованья.
Так, небо, честь тебе за твёрдость враждованья.
ДЮПРЕ. Что с тобой, что случилось?
СЕН-ФЕЛИКС. Ошикан, освистан, осмеян, уничтожен.
ЭМИЛЬ и ДЮПРЕ. Может ли это быть?
СЕН-ФЕЛИКС. О, я знал, что публик выйдет из терпенья; посадите себя на её место и поставьте другого на моё, то же бы вышло. Да и вы, чёрт возьми, какой дорогой меня повели: я сделал крюку по крайней мере целые две версты... Прибегаю, запыхавшись, выхожу на сцену, только разинул рот: первая нота соскочила, вторая сорвалась, третья остановилась в горле... публика поднялась, у меня опустились руки, оркестр замолчал, и начался адский крик, шиканье, шум... Я сначала устоял, как и всегда, но вдруг посыпались на меня, вместо лавров, апельсины и лимоны, горькие плоды обманутых надежд.
