Парламент опять воспользовался множеством других резонов, чтобы вынудить Короля одобрить ту ненависть, какую он питал к этому Министру. Двору так надоела гражданская Война, что, хотя это было делом его чести, соглашаться или нет с Парламентом в том, о чем он его просил, он, тем не менее, сам приступил к обсуждению, не стоило ли лучше притвориться сломленным, чем дальнейшим упрямством подать новый повод к более великим бедствиям; сам Кардинал придерживался этого мнения; он сказал Королеве, противившейся такому решению, из страха, как бы это не пробило бреши во власти Короля, ее сына, что она не должна бы устраивать никаких сложностей; ей обеими руками нужно было ухватиться за их предложение, поскольку, как бы долго ни продлилось его отсутствие, Принц де Конде не сделается от этого более покорным, ведь он настолько увяз в отношениях с Испанцами, что отныне ему будет невозможно от них отделаться. Королеве пришлись не по вкусу эти резоны, да и он высказывал их, быть может, не слишком чистосердечно; она выставила депутатов не только с отказом, но еще и с угрозами. Озлобленность этого Корпуса по поводу подобного приема произвела странные эффекты. Те, кто были не в ладах с Принцем де Конде, примирились с ним, и, направив весь свой раж против Королевы и ее Министра, первыми начали торопить свой Корпус к выпуску постановления, которым все другие Парламенты призывались войти в сообщество с ним для изгнания Его Преосвященства. [115]
Надежда на избавление от банкротства.
Между тем, именно Кардинал явился причиной того, что я на долгое время оставил заботу о делах Государства. Я уже говорил, что с тех пор, как больше не находился у него на службе, я особенно настойчиво обхаживал его. Однажды, войдя в его комнату, я среди прочих лиц увидел совсем незнакомую особу; это была миловидная Дама средних лет; может быть, я и не обратил бы на нее внимания, если бы она не остановила на мне заинтересованного взгляда. Когда прибыл Его Преосвященство, он коротко побеседовал с ней, и она удалилась, удостоив меня последним взором. Эта деталь не ускользнула от внимания Министра; впрочем, в этом не было ничего удивительного, так как от него редко что-нибудь ускользало; посетителей в комнате было немного, и он, взяв меня за руку, отошел вместе со мной в нишу окна. Он сказал мне, что заметил, как мы обменивались взглядами, и поскольку я, должно быть, с ней незнаком, он мог бы удовлетворить мой интерес; я не нашелся, что ему ответить, и он продолжал — это была Мадам де…, вдова Советника Парламента Парижа; обычно она жила в своих Владениях, но теперь явилась в столицу с жалобой на собственного сына, она обратилась с письмом к этому Министру, он назначил ей аудиенцию, и сейчас на моих глазах пообещал ей помочь, чем только сможет. Эта Дама узнала от своей Демуазель, ее бедной родственницы, жившей при ней в качестве компаньонки, что ее сын вынашивал планы запереть ее в одном из маленьких домов (Маленькие дома — приюты для сумасшедших). Она была необыкновенно поражена такой новостью, ведь сын ее служил в Гвардейцах, и она никогда и ни в чем ему не отказывала, поскольку была очень богата; кроме земельных Владений, у нее еще имелось двадцать тысяч ливров ренты. Произнеся последние слова, Кардинал многозначительно на меня посмотрел. Так вот, — заключил он, — не соглашусь ли я ей помочь. Его вопрос застал меня врасплох, поскольку я уже давно объявил о своем банкротстве Дамам; однако, его предложение породило во мне хоть и слабую, но [116] какую-то новую надежду на счастливое супружество. Я выразил Его Преосвященству мою признательность и согласие и попросил у него рекомендательное письмо к ней. Затем, осведомившись, где она проживает в городе, я тут же отправился ее навестить.
