Егорова интересовало все — длина пики, материал, из которого она изготовлена, кто ее делал, как она будет подведена к насосу, кто первый испробовал всасывающую пику при проходке ствола, что говорили о ней старики и т. д. и т. п.
Приходько, в свою очередь, доложил, какие меры приняты партийной организацией шахты для успешного проведения в жизнь проекта Афанасьева. В отличие от Афанасьева, который очень волновался, когда объяснял идею проекта, Степан Герасимович говорил коротко и сухо. Но по всему видно было, что он поверил в проект Афанасьева, «вцепился» и двигал чужую идею, ставшую и его идеей. Надо полагать, Василий Степанович хорошо знал именно эту черту характера Приходько.
Разные по характеру и стилю работы, разные по жизненному опыту, они прекрасно дополняли друг друга.
Заседание давно закончилось, но никто почему-то не спешил уйти.
И началась та живая и простая беседа, которая как бы являлась продолжением заседания. Лист с эскизом проекта лежал на секретарском столе.
Василий Степанович весь светился улыбкой радости. Веселыми округлившимися глазами он по сматривал вокруг себя. Даже флегматичный Илларион Федорович Панченко и тот сиял: проект был ему по душе. Наконец-то нашли выход из положения!
Василий Степанович положил на чертеж свою изуродованную осколком руку.
— Что тут главное? — сказал он. — Время! Мы выигрываем время, а время, товарищи, это жизнь. Это проект борьбы при наименьших потерях. Я вспоминаю одну операцию в Прибалтике, операцию частную, но имевшую важное значение.
Он взял листок из блокнота и стал что-то набрасывать. Я посмотрел на Приходько, на Панченко. Никто из них не улыбался, как они это обычно делали, когда Егоров «ударялся» в воспоминания о войне. Все слушали его с большим вниманием.
— На фронте, — говорил Егоров, набрасывая на листке обстановку того времени, — было сравнительно тихо. После долгих и сильных наступательных боев произошла так называемая оперативная пауза… Время, должен вам сказать, очень скучное. Сколько продлится эта пауза, один бог ведает. Но каждый день и каждый час могло начаться наступление. Вся трудность состояла в том, что первый свой шаг наша дивизия должна была сделать через реку. А форсировать водный рубеж — дело, товарищи, трудное. Помню, на совещании у командира дивизии начальник штаба доложил свою точку зрения, где, по его мнению, нанести главный удар, где сосредоточить пехоту и артиллерию, где наводить основные мосты, а где ложные переправы. Один из командиров, я его хорошо знал, — улыбнувшись сказал Егоров, — изучал режим и характер реки… Глубина ее колебалась… Пантелеев должен это помнить…
