— А-а! Вот где ты! — ехидно заулыбался парень, он даже повеселел как-то, обрадовавшись своей находке. Наверное, он уже не надеялся отыскать меня. Женщина, сидевшая рядом со мной, суетливо подскочила на ноги, и, оглядываясь сочувственно на меня, пересела на другое место. Парень тяжело рухнул на ее место. Он хотел придавить меня плечом, но я упрямо напрягся всеми мышцами и не пошевельнулся.
— Ты что, козел, на меня там проорал? — на этот раз не так уже громко рявкнул он.
— А за что ты меня в живот ударил? — сдавленно встрепенулся я.
— Ты, да я тебя щас прямо здесь грохну! — припугнул он.
— Слушай, может, хватит? Что ты ко мне пристал? — вежливо ответил я.
— Ты же сказал, что ты друг? — буксовал парень.
— Да, мы дружили с Тарасом, — снова доказывал я, — но потом он сам от меня отошел. В последние годы, перед его тюрьмой, мы с ним только издалека и здоровались…
— Ну ладно… Давай выходить! — потребовал парень.
Троллейбус остановился. Пассажиры провожали меня печально и обреченно. Мы с парнем вышли на остановку.
Отсюда пешком напрямик мне было добираться домой минут двадцать.
— Не бойся, — успокоил меня парень, — я больше тебя не трону… У меня такой же, как ты, остался там, за стеной…
Мы углубились в ночь притихших двориков микрорайона.
— Ты что, сидел? — поинтересовался я на ходу.
— Да, месяц как откинулся, — ответил он.
— А где ты сидел?
— На «сухом».
— И много?
— Три года.
— А за что?
— Пластилин в кармане был…
— Ясно, — грустно сказал я.
— Тарас, он здесь, в десятке сидит, — пробурчал парень, — говорят, что его «опустили» и у него крыша поехала.
— Да, — сказал я, — я слышал об этом. Это очень печальные вещи…
Некоторое время мы шли молча.
«А в сущности, что такое страх? — рассуждал я про себя. — Промежуток между трусостью и гордыней? Оплот нерешительности? В страхе можно и убить, и убежать… А может, страх — это островок безопасности посреди шумного шоссе? Стоишь на таком островке: опасно и вперед, и назад… Два смертоносных для тебя движения, и впереди, и сзади… Впереди — гордыня, позади — трусость… Гордыню всегда сломить хочется, а трусость убивает тебя сама изнутри, и она очень отвратительна со стороны! Что трусливый, что гордый — одно и то же! И то и другое противно. И то и другое вызывает какой-то безумный, кровавый экстаз у зла, нападающего на них. А вот если человек находится в состоянии страха, не трусости или гордыни, а именно страха, но всем существом своим пытается преодолеть его — это сразу же видно со стороны! Не тронет зло такого человека. Только преодолевать страх надо не в сторону гордыни или трусости, а через человечность свою…»
