— И чтобы он слагал в твою честь стихи?
— Ну вот это совсем необязательно.
— Понимаю, тебя бы больше устроило, если бы он появлялся чаще, чем в Москве проводятся рыцарские турниры?
Она ударила не в бровь, а в глаз. Пока я собиралась с силами для ответа, она продолжала:
— Мне очень хочется понять тебя, но это трудно. Я все время за тобой наблюдаю. Кажется, что ты живешь в двух разных мирах: один из них — настоящий, реальный, и ты к нему прекрасно приспособлена. Ты чувствуешь себя в этом мире как рыба в воде: но иногда — это действительно бывает редко — ты отключаешься, уходишь в себя, и тогда кажется, что ты просто присутствуешь физически, здесь твое тело, но тебя нет. Это выглядит так, как будто ты только наблюдаешь за всеми нами со стороны, но не участвуешь в этой жизни. Ты уходишь куда-то далеко, в свой собственный мир. Может быть, в тот мир, где ты — Прекрасная дама, а вокруг тебя рыцари, твои трубадуры и… как их… труверы?
Я была поражена. Мне казалось всегда, что я изумительно приспособлена к реальности. Я никогда не жалела, что я родилась в двадцатом веке. Меня бесконечно раздражают старые девы, называющие себя «тургеневскими девушками» и вздыхающие о том, что не вовремя появились на свет. Я не одну такую экзальтированную девицу вывела из себя, предположив, что в тургеневские времена она могла бы оказаться крепостной у матери ее любимого писателя, которая, как известно, из всех методов обращения со своими рабами предпочитала розги. Я рациональна, я спортивна, я не могу представить своей жизни без компьютера — и тем не менее в Виолеттиных словах что-то было… Иногда полезно взглянуть на себя со стороны глазами умного человека. Она разглядела во мне внутреннюю неудовлетворенность, которую я сама от себя тщательно скрывала. Да, мне чего-то не хватает. Чего? Может быть, игры? Как, одетая в красивое длинное платье, я любила собирать у себя друзей и поклонников, оправившись после развода! Правда, воображала я себя не Прекрасной дамой, а хозяйкой великосветского салона. Нет, все пустое! Любви мне не хватает, вот чего! После Марка не было человека, которого я бы действительно любила и совершала бы ради него глупости и который любил бы меня. Были романы, были увлечения, но настоящего — не было. Взять, например, Петю — разве это можно назвать серьезным чувством? До поры до времени мне с ним было просто удобно… Никакая куртуазная поэзия, никакая самая интересная работа мне любви не заменит. Хотя, когда мы разводились с Марком, мне казалось, что только в одиночестве я смогу по-настоящему расправить крылышки.
