Гуляев проследил, как эта женщина ведет себя в толпе, отметил, что даже в потертом своем пальтишке и черном платке, она как-то выделяется среди остальных работниц, и определил, что она здесь совершенно посторонняя, что она — по случаю. Женщины, убежденные Куценко, уже собирались уходить. У многих на лицах было выражение улыбчивой пристыженности. Рослая работница, посмеиваясь в платок и отводя глаза, винилась в чем-то перед Бубничем. Тот тоже улыбался, но в глазах его был холод. Бубничу было сейчас не до разговоров. Раз так вели себя женщины-пролетарки, то каково же было настроение у большинства суховцев.
Гуляев опять выделил из толпы Власенко. Она уже стояла в дверях, щелкала семечки и поджидала товарок.
«Может быть, сейчас поговорить?» — подумал он. И тут же решил, что это неосторожно. Надо выяснить о ней все. Только тогда допросить. Но, между прочим, поговорить не мешало. Он подошел и встал рядом с ней, притиснувшись плечом к стене.
— Шуму сколько наделали, — сказал он, подлаживаясь под чей-то чужой язык и от этого чувствуя себя в глупой роли неумелого сыщика. — Было б с чего!
— Сам-то жрешь, — лениво ответила ему Нюрка, — вот тебе и кажется, что не с чего. Имел бы ребенка, по-другому запел, кобель здоровый!
— Трудное время, — сказал он, не желая спорить, — надо потерпеть.
— А мало мы терпели? — тут же вскинулась Нюрка. — Мы-то, бабы, одни и терпим, не вы — жеребцы кормленные.
— Давно замечаю, — сказал он, косясь на нее, — больше всех кричит не тот, кому на самом деле плохо, а тот, кто как раз лучше живет.
— Это про кого ты? — Нюрка, выставив грудь, повернулась к нему. — Про меня что ли?
— Почему про тебя, — пробормотал он, слегка смущенный.
— Я те дам на честных женщин наговаривать! Вот ребятам скажу, они те холку намнут, дубина жердявая.
— Пошли, Нюрк, пошли, — потянула ее собой рослая работница. А женщина в калошах шепнула, дотянувшись до уха Гуляева:
— С энтой не вяжись, парнишка, а то перо в бок получишь…
Скоро Гуляев и Верка остались одни в опустевшей приемной. Дверь к председателю была открыта, и из-за нее порой доносились отдельные фразы и слова. Верка сидела на диване. Пружины в нем торчали, и Верка все время ерзала, стараясь сесть поудобнее.
— Вер, — Гуляев присел на валик, — ты Нюру хорошо знаешь?
— Чего бы ее не знать, — ответила Вер прислушиваясь к тому, что говорилось за дверью. — На нашем заводе лет пять уж как работает. Ребенок у нее. Баба занозистая, но дурного от нее нету.
