Он замер и чуть было не отпустил ее руку.
— А разве не этого вы ожидали? — Она рассмеялась. — Но душу нельзя продать. Ее можно только потерять и никогда больше не найти. Сказать вам, чего я на самом деле от вас хочу?
— Скажите.
— Женитесь на мне, — сказала она.
«То есть продайте мне вашу душу», — подумал он, но промолчал.
Однако она прочитала ответ у него в глазах.
— Господи, — сказала она. — Неужели я прошу слишком много? За все, что даю?
— Я должен это обдумать!
Сам того не заметив, он отступил на шаг к двери.
Теперь ее голос звучал очень грустно:
— Если вам обязательно нужно обдумать дело заранее, оно никогда не будет сделано. Когда вы кончаете читать книгу, вы ведь знаете, понравилась она вам или нет? И в конце спектакля вы либо спите, либо нет? Ну, и красивая женщина — это красивая женщина, не так ли, а хорошая жизнь — это хорошая жизнь?
— Почему вы не хотите выйти на свет? Как мне узнать, что вы на самом деле красивая?
— Вы узнаете, только если шагнете в темноту. Неужели вы не можете судить по голосу? Не можете? Бедный! Если вы не поверите мне сейчас, я не буду вашей никогда.
— Я должен подумать! Вернусь завтра вечером! Что значат двадцать четыре часа?
— Для человека в вашем возрасте — все.
— Мне только сорок!
— Я говорю о вашей душе, а для нее может быть слишком поздно.
— Дайте мне еще ночь!
— Вы ее возьмете так или иначе, на свой страх и риск.
— О боже, боже, — сказал он, закрывая глаза.
— Увы, именно сейчас он помочь вам не в силах. Вам лучше уйти. Вы состарившийся мальчик. Жаль. Жаль. Ваша мать жива?
— Умерла десять лет назад.
— Нет, жива, — сказала она.
Отступая к двери, он остановился и попытался успокоить свое взволнованное сердце.
— Как давно вы здесь? — Спросил он, с трудом ворочая языком.
Она засмеялась, но смех ее был тронут горечью.
— Уже третье лето. И за три года в мою лавку зашли только шесть мужчин. Двое сразу убежали. Двое немного побыли, но ушли. Один пришел еще раз, а потом исчез. Шестой, побывав три раза, признался, что он не верит. Дело в том, что никто, видя при дневном свете безграничную и ограждающую от всех забот и тревог любовь, в нее не верит. Душевно чистый, простой, как дождь, ветер и семя, какой-нибудь юноша с фермы, быть может, остался бы со мной навсегда. Но житель Нью-Йорка? Этот не верит ни во что… Кто бы ты ни был, какой бы ты ни был, о добрый господин, останься и подои корову, и поставь парное молоко охладиться под навес в тени дуба, который растет у меня на чердаке. Останься и нарви водяного кресса, чтобы очистить им свои зубы. Останься в северной кладовой, где пахнет хурмой, виноградом и мандаринами. Останься и останови мой язык, чтобы я больше об этом не говорила. Останься и закрой мне рот так, чтобы я не могла вздохнуть. Останься, ибо я устала от разговоров и нуждаюсь в любви. Останься. Останься.
