– Дай мне мою сеточку, – я отобрала гребень у рассерженно "забулькавшей" Агнесы, – ту, что с жемчугом. И не пыхти, как дворовая кошка.
Расчесав измученные пряди, разбросала их по плечам и украсила более чем скромной сеточкой из золотых нитей.
И вдруг услышала всхлип за спиной.
– Ты? И плачешь? – я обняла мою няньку и кормилицу, частично взявшую на себя когда-то и роль матери, особенно, если это касалось чисто девичьих проблем, – перестань. Мы еще увидимся. Обязательно. Вот, чтоб мне… провалиться на этом месте. Ну, что ты.
Я врала ей.
Это были мои последние минуты в родном палаццо. Я не увижусь больше не только с Агнесой, но и с отцом.
От палаццо тоже не останется камня на камне. Огонь сожрет всех и все.
Но почему и как это случится, пока мне было не ведомо – ни один из знаков, посылаемых Господом, не раскрывал причину грядущего испытания.
Отчаяние от знания неизбежного, бессилие от невозможности хотя бы отдалить надвигающуюся катастрофу топили меня в бездонной яме горя, но… во мне, наперекор всему, тлела искорка надежды на их спасение. Как? Понятия не имела.
Нянька уже откровенно рыдала, умудряясь вставить между всхлипами:
– … милая… моя…, как же ты… без меня? …цветочек мой…, за что же мне… наказание такое…
Я не слезлива, но, зная о расставании навсегда и об ожидающей их беде, с трудом уговорила соленые капли, уже дрожащие на моих ресницах, не пролиться. Если бы Агнеса знала, что это слезы не только прощания с ней и моим домом!
Успокоить ее возможно было единственным и не раз проверенным способом – воззвать к заботе обо мне. И я, аккуратно ее отодвинув, нарочито грозно ткнула себя в грудь:
– Ты мне весь лиф замочила. Что теперь?
Агнеса, вмиг вернувшись к предначертанной ей вот уже как четырнадцать лет со дня моего рождения роли, задрала подол своей нижней юбки и шумно высморкалась, после чего прощупала указанное место и строго изрекла:
– Ничего. Поедешь мокрая. Уже нет времени переодеваться. Пока доберетесь, высохнет.
При воспоминании, куда я должна добраться, она снова собралась удариться в причитания, но я ее вовремя остановила:
– Так-то ты меня провожаешь? Нос опух, глаза как куриная гузка. Смотреть противно.
Сгрубила намеренно, зная не оставляющий в долгу характерец Агнесы. И окрик подействовал. Она тут же выказала ее всегдашнюю сварливость, воинственно уперев руки "в боки":
– Ты посмотри на нее! А еще дочь такого важного сеньора. Тебя послушать – чисто деревенская девка. А все этот Джакомо. Нахваталась от него всякой дряни, – нянька вздохнула, – ладно уж. Пойдем. А то получу нагоняй от твоего отца. И так все твои грешки беру на себя. Неприлично опаздывать… графине делла Ласторе.
