— Ну, тогда боров. Хогги. — Эндерби вспотел. — Может быть, — предложила она, — поскорей выйдем и выпьем. Страшно пить хочется.
— Из-за слез. От плача начинается сильная жажда. — Он вспомнил шутку мачехи, когда она ему ухо чистила, а он ревел: «Давай, реви сильней, меньше писать будешь». — Понимаете, потеря жидкости. Требует возмещения.
Позавтракали в открытом кафе неизбежной паэльей. В каком-то красочном приложении она вычитала, будто это одно из известнейших блюд испанской кухни, но, по мнению Эндерби, ему никогда еще в жизни не подавали такой наглости. Теплый клейкий рисовый пудинг, напичканный ленточками резины и грязными морскими ракушечками. До того съели холодный томатный суп, полный чеснока. Она с хихиканьем заметила:
— Хорошо, что мы оба едим чеснок. — Эндерби поперхнулся, потом еще сильней поперхнулся ракушкой и следующей ее фразой: — Ой, смотрите, вон там человечек продает газеты. Давайте купим испанскую газету. У меня и словарик с собой. — Эндерби так страшно захрипел на разносчика газет, что тот улетучился. — Что-нибудь не в то горло попало? Хлебните доброго вина. — Вино было вовсе не доброе: вкус чернил, квасцов, угрей, катара. — Ох, а мне так хотелось газету.
— Вранье, — буркнул Эндерби. — Проклятое испанское вранье. Сплошная цензура и пропаганда. Не получите, слышите?
— Милый Хогги. Муж из вас весьма суровый, не так ли? Может быть, обе стороны виноваты.
— Это вы о чем?
— Это я о вашей жене.
— А. — Он кисло слизывал с нёба винный осадок. — Она за многое ответит. Вдобавок ко всему прочему, за плагиат. — В Марокко надо сразу достать эту самую книжку. У какого-нибудь бесплодного писателя-экспатрианта наверняка найдется.
— За плагиат?
— Не имеет значения. — Он слишком далеко зашел, или почти зашел. — Не хочу об этом говорить.
— Может быть, ей не нравилась ваша манера стихи сочинять. — Мисс Боланд выпила слишком много аденоидного суррогата вина. Эндерби хмуро взглянул на нее. — Нынче ночью никаких стихов, да?
— Это, — пообещал Эндерби со слегка укоризненной усмешкой, — я вам обещаю.
— Ох, силы небесные, смотрите, сколько времени. Вообще никакой ночи не будет, если мы не вернемся в отель. Автобус уходит в час тридцать.
Эндерби оплатил счет, не дав чаевых. Еда ужасающая и место ужасающее, кругом полно облупленных статуй и чахлых деревьев. Она стиснула его руку, прильнула, шагнув с ним к обочине тротуара, чтобы подозвать какое-нибудь средство передвижения, похожее на такси. Одно уже занимали мисс Келли и двое мужчин в форме, наверно пилот и второй пилот. Мисс Келли определенно узнала Эндерби, однако не улыбнулась и не махнула. Дура чертова. Эндерби подумал, не рассказать ли мисс Боланд про дело с перепутанным номером, а потом решил, что не надо. Женский темперамент — вещь странная.
