– Нам немедленно надо сообщить о ней профессу[2]. Немедленно.
– Но… аббатиса…
– Я не нуждаюсь в ее разрешении.
Покрывало опустилось.
– Но она ведь мертва.
– Не имеет значения. Посмертное сожжение это тоже урок для всех. И, потом…, мне внушает опасения наша аббатиса.
– Что? Сестра Анна, как вас понимать?
– А как вы объясните ее упорство в поисках этой… еретички? Да, еретички, и не смотрите так на меня, сестра Бенита. И я подозреваю, что ересь это не единственное, в чем она погрязла. И откуда преподобная мать Френсис узнала о ней? А как можно пренебречь уставом и оставить эту… ведьму в монастыре, оскверняя тем самым всех нас?.
Свистящий шепот монахини гулко разносился по часовне.
– А ее приказ перенести еретичку в часовню?
Сестра Анна перешла с шепота на голос, пока сдерживаемый, но настолько преисполненный возмущения и негодования, что, если бы не напоминание сестры Бениты: „Бога ради, тише, сестра Анна. Мы в Храме Господа нашего“, – она, наверняка, разразилась бы истерическими обвинениями в более высоком звуковом регистре.
– Снимите с нее… это, сестра Бенита, – безапелляционным тоном приказала сестра Анна, в очередной раз приподняв покрывало, – лучшего доказательства ее греховности и быть не может.
Я наблюдала за ними сквозь щелочку ресниц. От живописной картинки, представшей взору, чуть не прыснула от смеха. Слава Богу, сдержалась.
Сестра Анна брезгливо придерживала двумя пальчиками покрывало, явно пытаясь подавить неприличное месту и статусу любопытство, выразившееся в скошенных на часики горящих глазах, тут же вспорхнувших вверх, будто она вымаливала согласия у Всевышнего прибегнуть к вынужденной мере изъятия доказательства ведьмовства без Его на то указания.
Сестра Бенита, весьма миловидная, с пухлыми, как у ребенка, губками, в данный момент удивленно приоткрывшимися, зачарованным взглядом прилипла к предмету вожделения сестры Анны, и то нерешительно тянулась к часикам, то в страхе отдергивала руку – а, вдруг это, действительно, орудие ведьмы? Напряженная борьба с собой достигла пика, и от постигшего ее потрясения она начала вдруг икать. Да так громко, что немедленно объявившееся эхо подхватило посторонний помещению звук и торжественно разнесло его по часовне.
Сестра Бенита, вконец перепуганная, попятилась, тут же наткнувшись на спинку молельной скамеечки, и зажала рот рукой, что не предотвратило иканья, спровоцированного несостыковкой требования сестры Анны с ее личными убеждениями. А, напротив, еще более участило. Наконец, несчастная не выдержала и бегом бросилась из часовни.
