Теперь вниманием любителей Дуремара завладели натуралистичные снимки, запечатлевшие событие совершенно иного рода. Их было достаточно много, этих фотокадров, сделанных зимой в горах, вполне возможно неподалеку от мест, где происходили съемки комедии "Ангел в тюбетейке"; репортер-француз хладнокровно и подробно остановил на них последние мгновения человеческой жизни - взятие в плен и расстрел русского солдата афганскими басмачами.
Мое детство и отрочество протекали в индустриальном городе, где все районы были более или менее неблагополучными, и тот, в котором проживал я, не составлял исключения. Поэтому к 17-ти годам я успел повидать достаточно насильственных смертей. Больше пяти, если быть точным. Некоторых убивали у меня на глазах. Я знаю, как бросают под поезд, как вешают, как привязывают к покрышке и, облив бензином, поджигают... Виньетки отличников суицида, медалистов самоумерщвления, сизых обладателей пропитанных собственной кровью красных дипломов. Я видел больше, чем "мочалочник" с пластиночной балки альбомов "Супертрэмп". Я живу в реальном мире, где насильственная смерть едва ли не единственный признак его противоестественного благоденствия, так что испуганное лицо паренька в шинели, косматые силуэты душманов, вид оружия не вызвали у меня шок. Или - "Шёкк".
Что изменило бы мое слюнявое негодование в уже опечатанной доле этой очередной жертвы противоборства Камаринского и Семь Сорок, двух, якобы, антагонистических систем, сверх-в рот поцеловать-держав, пользующихся, однако, услугами одних и тех же хореографов?!
Зато Ревякины возбудились, как родственники в районном суде, родичи школьницы, которую незнакомый мужчина сначала побаловал в очко, потом испугался и задушил, а потом его нашли и поймали. Казалось, от них исходит гудение, подобие радиоглушения - этой дивной формы нашего здорового "индастриэл", как всегда, намного опередившего появление заграницей "шумовых террористов". Гудели яйца мужа и отца, жужжала "хроника текущих" матери и супруги. Словно шакалы, слизывающие дымящуюся кровь с асфальта в Каире - так они всасывали этот "snuff". "Вон...вон...вот он...вот он...", - азартно тыкала пальцем шимпанзе брюхоногая "Соня", рискуя проколоть фирменный лист насквозь. Она как будто подсказывала чуркам с американскими карабинами нашего бойца. "А вот его повели... Да-а... Сволочь такую", - это голосом болельщика бормотал, ломая спички, Ревякин, отец двух приматов, не подлежащих призыву. Мощнее всех выступала все-таки Гуля, немигающими глазами, выпучив их больше обычного, она поедала мужиков-басмачей, свой козырной мастурбаторский идеал, инкубус её, и, позабыв про образа, с которых за ней подсекало божество закоулков и НИИ, яростно терла пальцем у себя между ног сквозь бежевый микровельвет. Она кончала неподвижно, этот пустоголовый труп, безмозглое насекомое в трансе.
