Смущаясь его пристального взгляда, Шура тихо спросила:
— Ты чего на меня так смотришь?
— Какое лицо у тебя… Я раньше не замечал.
— Какое?
— Красивое.
— Не выдумывай, — хмуря брови, ответила Шура.
Петр взял руки девушки в свои ладони.
— Правда. Как душа твоя…
Шура опустила голову, но рук своих не отняла.
— Идите! Вы свободны, боец Корнилов.
Широко улыбаясь, Петр выпалил:
— Спасибо за службу, доктор. Здорово вы перевязки делаете, — и добавил: — Руки у вас золотые. За пуговицу тоже спасибо.
— Иди, — Шура махнула рукой. Счастливыми глазами смотрела она на Петра. — Будь осторожней там. Ты нужен здесь. Я буду ждать…
— Тогда я постараюсь поскорей вернуться, — ответил Петр и лукаво улыбнулся. — Чтобы вовремя сделать перевязку…
Когда хлопнула за Петром дверь, Шура, словно обессилев, присела на табуретку, откинулась к бревенчатой стене землянки, закрыла глаза и выдохнула слова, которые хотела и не могла сказать Петру:
— Милый. Обязательно вернись…
Второй раз в Вышегоры гитлеровцы заявились лишь в феврале. Они приехали на двух фурах с высокими колесами. Солдаты согнали жителей в центр деревни, и рыжеусый фельдфебель объявил, что по приказу германского командования он будет проводить реквизицию продовольствия и теплых вещей для армии фюрера.
Солдаты разбились на группы: одни направились к колхозным амбарам, другие забегали по избам, принялись выгребать запасы у колхозников.
Фельдфебель сходил на конюшню, приказал конюху Макару запрячь трех лошадей в сани.
И когда гитлеровцы прошлись по деревне из конца в конец, все пять подвод были загружены реквизированным добром.
Все это произошло довольно быстро, и жители опомнились, когда обоз скрылся за околицей.
Хромой сторож Макар запыхался, пока доковылял до дома Корниловых. Вызвав из избы Сережкину мать, он сказал:
— Дело есть, Никаноровна. Послать надо Сергуньку к одному человеку.
— Не пущу. Не проси, Макар, не пущу, — всполошилась Екатерина Никаноровна.
— Да не за себя прошу, мать, не за свое добро. За общественное. Они вон коней колхозных увели.
Сережка выбежал на крыльцо и вопросительно посмотрел на конюха.
— Чувствуешь, мать, какой он у тебя смышленый, шустрый?
— То-то и оно… К тому же бедовый. Вот и боюсь отпускать.
— Никаноровна! Да это же совсем недалеко. Отпусти. Очень прошу тебя. Я лошадь ему дам.
— Далеко ли скакать-то? — спросил Сережка.
— На кордон. Леснику скажешь, мол, колхозное добро пограбили и обозом в пять подвод двинулись на Выселки, в сторону Оленино. Немцев всего пятнадцать, у всех карабины, а у фельдфебеля автомат. Понял?
