Сережка насупился, примолк.
Где-то над крышами изб раздался рокот мотора. Сережка уткнулся носом в стекло, взглянул вверх и тут же увидел, как над деревней совсем низко, чуть не задевая верхушки деревьев, пролетел немецкий самолет с двумя фюзеляжами. Летчик в шлеме и больших очках, похожий на сову, спокойно оглядывал деревню.
Когда самолет улетел, Сережка зло сказал:
— Ишь, высматривает! Это разведчик.
— А ты откуда знаешь?
— Да вот уж знаю. «Рама» это ихняя была.
Вдруг стукнула калитка.
Мать кинулась к окну: во двор входили два немца. Один был рослый, круглолицый, другой ростом поменьше. Оба в касках, с автоматами в руках.
Они вошли в избу, застучали коваными сапогами по чистым половицам.
Сережка от неожиданности даже раскрыл рот, да так и застыл на месте.
Высокий немец прошел к столу, расстегнул шинель, снял каску с длиннокрылым орлом на боку и кинул все на лавку, снял автомат, положил на стол. Второй немец сел по другую сторону стола.
Первый достал сигареты, щелкнул зажигалкой, закурил. Второй, что был пониже, раскрыл обтянутый рыжей шкурой квадратный ранец, достал из него банку консервов, сало, серый хлеб и флягу. Все это он положил на стол рядом с автоматом. Потом вынул складные ложку с вилкой, нож и стал раскрывать консервную банку.
Первый скинул сапоги, отвалился к подоконнику и несколько минут сидел молча с закрытыми глазами, отдыхал.
Второй, покончив с банкой, направился к рукомойнику, умылся. Отыскав взглядом полотенце, которое висело на гвоздике, сдернул его по-хозяйски, утерся и бросил в угол. Он откинул шторку, заглянул на печь.
— Матка, молоко.
— Чего ему? — спросила мать Сережку.
— Не знаю, — буркнул сын. — Вроде молока хочет:
— Нету молока, — ответила мать, встав перед печью. — Ничего нету. Самим есть нечего.
Глаза немца сузились.
— Ферштейн? Поняль? — отрывисто сказал он и отстранил мать от печки.
Сдвинув заслонку, он схватил ухват и неуклюже вытащил чугунок. Выхватил горячую картофелину и стал перекидывать ее из ладони в ладонь.
— О-о! Картошка ин мундир. Зер гут! — немец осклабился и перекинул картофелину другому, который нарезал сало на столе. Немец поймал ее на лету, зачем-то понюхал, заулыбался.
— Шён, Курт. Шён!
Немцы сидели за столом долго, с удовольствием ели, не забывая подливать из фляжки. После каждого стаканчика о чем-то возбужденно говорили, перебивая друг друга, смеялись.
Высокий немец заиграл на губной гармошке, второй, махая рукой в такт, запел какую-то свою песню.
