Глядя на них в окно, он покусывал губы и думал:
«Хорошо бы раздобыть гранаты и подложить фашистам на дороге. Вот хватануло бы!»
В такие минуты Сережка живо представлял себе, как он тайком перетаскивает гранаты за околицу, связывает их и закапывает ночью на дороге. А потом целый день сидит у окна и ждет. Вот на дороге движутся машины и мотоциклы. «Или нет. Лучше танки», — думает Сережка. Головной танк наезжает на гранаты. Грохает взрыв: «Трах-тарарах!». Сережка даже вскакивает на лавку и громко на всю избу выкрикивает:
— Трах-тарарах!
— Ты чего расшумелся? — спросила мать.
— Это я сейчас, мама, представил, как бы хорошо было трахнуть фашистов гранатой. Здорово бы получилось!
— Ты, смотри, потише у меня. Развоевался!
— Ладно, — Сережка обиженно отвернулся к окну.
По улице трусцой пробежал гитлеровец в каске и с ведром в руке.
Сережка вскинул руку, навел на солдата указательный палец и щелкнул языком, подражая выстрелу.
Немец споткнулся и чуть не упал.
— Ура! Попал! — радостно крикнул Сережка и засмеялся.
Немец схватил выроненное ведро, побежал дальше.
— Эх! Жаль не убил, а только ранил, — сказал Сережка и поскреб затылок.
— Да угомонись ты, помолчи.
Мать поставила на подоконник перед Сережкой миску с картошкой и чашку кипятку. По избе растекся сладковатый пряный дух мяты.
— Попей вот лучше чайку.
Сережка осторожно, чтобы не обжечься, отхлебнул маленький глоток, поморщил нос и отставил кружку.
— Чего морщишься?
— Не сладко. А у нас сахару нету?
— Откуда ему быть-то? Последний кусочек я тебе еще на прошлой неделе отдала.
— Плохо, — вздохнул Сережка. — Ну и время… А помнишь, мама, как мы до войны жили? Я по пять кусков сахара в чашку клал. А ты бранилась тогда. Жалела.
— Да не жалела я. Только ни к чему много сахара есть.
— А Петьку ты всегда баловала. И за сахар никогда не оговаривала.
— Ишь чего вспомнил. Да ведь он взрослый. Ему и побольше надобно. А ты еще ребенок.
— Чего-то он теперь делает, наш Петька? Где он теперь? — задумчиво проговорил Сережка.
— Кто его знает, — прошептала мать. — Болтается где-то, непутевый.
— И ничего он не болтается. Наш Петька без дела сидеть не будет. Я-то уж знаю, где он.
— Знаешь — молчи. Смотри, на улице не проболтай.
— Кому? Я на улицу не хожу, — сказал Сережка. — Хорошо бы, мамка, и мне в партизаны уйти.
— Еще чего выдумал. Мал еще. Сиди у окна.
— Мал не мал, а я все равно уйду в партизаны.
— Я тебе уйду. Вот сниму штаны и поучу отцовским ремнем, будешь знать, — пригрозила мать и в сердцах загремела ухватом.
