Красные тюльпаны | страница 17
Немец закончил играть, шумно выдохнул, повел взглядом по стенам избы. В простенке он увидел численник, бросил губную гармошку на стол, поднялся и подошел к календарю.
Оторвав листок, повертел его и бросил под ноги. Второй тоже встал, они вдвоем принялись перелистывать численник, вырывая отдельные листки, о чем-то болтая и посмеиваясь.
Сережка молча исподлобья наблюдал за ними. Ему было обидно и жаль календаря.
Стены избы были оклеены старыми газетами. На пожелтевших листах тут и там темнели иллюстрации. Немцы принялись рассматривать газеты. Увидя на одном из фотоснимков шахтера с отбойным молотком, немец скривил губы, поманил Сережку и, ткнув пальцем в газету, процедил сквозь зубы:
— Вас ист дас дизе?
— Чего? — спросил Сережка.
— Что это есть?
— Стаханов.
— Это?
Сережка почти наизусть знал текст под фотографиями, так как много раз рассматривал их раньше, но все же покосился на газету и смело прочитал:
— Герой летчик Валерий Павлович Чкалов.
— Это?
— Чехов.
— Дизе?
— Метро в Москве.
— Это?
— Новый советский самолет.
Немец оторвался от газет и, подозрительно уставясь на Сережку, ткнул его в грудь пальцем.
— Ти есть партизан?
Мать схватила Сережку за руку и подтолкнула его за перегородку, выпалила:
— Какой партизан?! Дитя он еще.
Немец, довольный собой, громко рассмеялся, плюхнулся за стол, плеснул в стаканчик шнапса, выпил.
Немцы долго не могли угомониться, заглядывали в комнату, приставали к Сережке с вопросами.
Наконец они принесли из сарая две охапки сена, разложили на полу. Екатерину Никаноровну и Сережку гитлеровцы выпроводили из избы, а сами, не раздеваясь, повалились спать.
Дождавшись, когда стемнеет и немцы заснут, Сережка, орудуя долотом, открыл окно со двора. Мать была рядом. Она подсадила сына, Сережка проворно и тихо влез в избу.
Опасаясь, как бы немцы не проснулись, он вынул из чугунка оставшуюся картошку, схватил с полки кружку, солонку с солью, краюшку хлеба, передал матери и тут же вылез наружу.
Они ушли на сеновал. Там еще с лета оставались старое одеяло и полушубок.
Мать принесла из погреба огурцов. Сидя на сене, тихо переговариваясь и изредка поглядывая на дом в чуть приоткрытую дверь, они не спеша поели и стали устраиваться на ночлег.
Долго не мог заснуть Сережка, пока не согрелся под боком у матери.
Еще не светало, когда Екатерина Никаноровна сквозь чуткую полудрему уловила еле слышимые чьи-то шаги возле сарая. Она выглянула во двор и увидела темную фигуру человека.
Он крадучись шел вдоль стены. Что-то очень знакомое было в этой фигуре. Она пригляделась и узнала Петра. Сердце от неожиданности екнуло в груди. Она шепотом позвала сына: