Я, конечно, чувствую, что не все стройно в моих политических схемах. Кое-что знаю о страшных расправах нацистов с политическими противниками, о концлагерях и «болотных солдатах».
Знаю, что где-то здесь, неподалеку, томится Тельман – вождь немецких пролетариев. И что немецкие антифашисты вторыми после итальянцев потерпели разгром. Разгром неожиданный, невероятный.
Но мне не верится в этот разгром, хотя я не вижу вокруг себя тех, кому предстоит совершить социалистическую революцию. И не понимаю этой тишины и безразличия. Не понимаю, почему так лояльна к нацистскому режиму наша квартирная хозяйка. Не понимаю, почему рабочие на заводе приветствуют друг друга «немецким приветствием», хотя кое-кто и говорит при этом «драй литер» (три литра) вместо «хайль Гитлер!».
Все странно и неожиданно. И совсем не так, как на лекциях, которые я слушал в Верне. Но я объясняю это себе тем, что плохо знаю Германию и отстал от всего – слишком долго сидел за проволокой.
Особенно трудно разобраться в этом хитросплетении языков и наций. Иностранцев больше трети на нашем заводе. Сюда съехались со всех концов Европы. Никакого единства. Винегрет языков и политических убеждений. У всех за малым исключением никаких симпатий к оккупантам и отсюда неприязнь к немецким рабочим. И к тому же все временные. Всех согнали сюда, в Германию, нужда и безработица. Все здесь – на заработках, по контрактам на год. А заработки? Они хотя и ниже, чем у немцев той же квалификации, но курс немецкой марки в оккупированных странах искусственно взвинчен так высоко, что можно неплохо подработать – послать кое-что домой, вернуться на родину не с пустыми руками.
Как же с единством? С единым антифашистским фронтом, который надо создавать по решениям Бернской партийной конференции?
Пока я одинок. Правда, знаю, что есть иностранцы, настроенные, как я. Что парижский итальянец Марио и француз Жозеф – коммунисты. Этого они еще не научились скрывать.
Но мы же в Германии. Где хотя бы один из трехсоттысячной армии немецких коммунистов? Неужели все за проволокой? Не может быть!
Суммирую впечатления от немецких коллег. Начать хотя бы с веселого, немного плосковатого Пауля – трубопроводчика. Нет, этот отпадает. Пауль – единственный в нашем цехе наци. С ним нечего говорить, партайгеноссе[19] – потенциальный политический надзиратель. С ним надо держать ухо востро. Он изредка появляется на работе в полной нацистской партийной форме, на нем коричневое кепи с жокейским козырьком, светло-коричневая рубаха, заправленная в галифе, светло-зеленый галстук и черные краги. Вид в такие дни у него торжественный. В конце рабочего дня он важно проследует мимо нас на партийное собрание. Тогда он нам уже не камрад, рассказавший только что скабрезную историю о жеребце и толстой барыне, а государственный деятель. Но мы-то знаем, что Пауль не большой политик, а весьма ограниченный темный парень. Впрочем, именно от него первого позднее я услышу: «Ах, аллес ист шайзе!» (Все – дерьмо!).
