– Поеду, пожалуй, – кивнул отец Ливерий. – Хоть и не подобает мне в мирские дела вмешиваться, да лучше, если будет Божья воля ужаснейший грех братоубийства предотвратить.
– Эх, был бы я в Перемышле! – Ростислав хлопнул себя по колену. – Тогда увез бы я сейчас королевича Владислава подальше, хоть в Туров, а вместо выкупа за него попросил бы у Болеслава войска! Тогда уж точно никакой Звенигород против нас не устоял бы!
Все было решено, Ростислав занялся делами, а Прямислава с Забелой прямо из гридницы отправились к боярину Яну. Идти пришлось недалеко: он жил через улицу, возле торга, напротив Николы Княжеского. Его дочерей звали Настасья, Премила и Миловзора. Старшей исполнилось шестнадцать лет, у нее уже имелся жених, о котором она только и говорила. Жена Яна Гремиславича, боярыня Марена Вышатовна, была маленькой, худенькой женщиной, и даже младшая дочь уже ее переросла, так что в горнице саму хозяйку удавалось разглядеть последней. К Прямиславе она отнеслась по-доброму, много расспрашивала, жалела, окружила заботами. Сам Ян Гремиславич тоже нередко поднимался в горницы и много времени проводил среди своих «девочек», к которым причислял и боярыню.
В Перемышль и Туров в тот же день отправили гонцов, но сам Ростислав не спешил покидать Белз. Вражеское войско могло поджидать за ближайшим лесом – ведь у его старших братьев имелось время подготовиться, и они заранее знали, куда придется идти. Помня об этом, он предпочитал до подхода собственных сил оставаться в городе, а главное – не увозить Прямиславу из-под защиты крепких городских стен.
Игумен Ливерий, напротив, положась на Бога, собирался выехать уже через день в сопровождении только двоих монахов. Но утром перед самым его отъездом случилось нечто, сильно изменившее все замыслы и надежды…
* * *
Трудно было даже понять, кто первым сообщил эту новость: она разнеслась мгновенно, коснувшись сразу всех. Прямислава сидела в горнице вместе с Мареной Вышатовной и ее дочерьми, когда через открытое окошко со двора стали долетать невнятные тревожные голоса.
– Что-то кричат… – Боярыня вдруг опустила иголку и прислушалась. – Вроде как убили кого-то?
Резвая Милушка, младшая десятилетняя дочка, подскочила к окну.
– Князя Ярослава поминают! – доложила она, высунувшись чуть ли не по пояс.
– Кого убили? – Прямислава вскочила и подбежала к окну.
– Поди, Малинка, узнай! – Марена Вышатовна кивнула горничной девке, и та, сама кипя от нетерпения, тут же сорвалась с места.
