— Прощай, о, господин! Моли Господа о великом прощении за безмерные грехи свои, ибо всемилостив он и всеблаг!
Огласив дворец безумным хохотом, он вышел от бывшего своего хозяина. И долго еще доносилось до ушей парализованного старика: «Осанна! Грядет Царствие небесное! Кайтесь, грешники!» И, когда крики эти стихли, Йоханан откинулся на подушки, закрыл глаза и сказал самому себе:
— Все сделано. Лучше, чем я мог бы желать. Удача не покидает меня, в отличие от жизни. Но почему такая тоска? Или я тоже схожу с ума? Нет! Я умираю…
* * *
Обезумевший Авиэль, измученный жарой, голодом и жаждой, свалился без сил втой самой пещере возле Кумрана, где когда-то ночевали Ешуа с Юдой. Тяжелый сон сковал его, и он не услышал, как на исходе дня забрались в нее Андрей, Петр и еще один маленький измученный человечек, которого они называли Фомой.
— О, наконец-то спасение от этой безумной жары, — проговорил Симон, ощутив затхлую прохладу каменных стен.
— Тихо, здесь уже спит кто-то, — Фома заметил бормочущего во сне Авиэля.
Даже во сне Авиэль прижимал к костлявой груди уже изрядно потрепанные листы рукописи.
— Смотри, тут даже вода есть. Мы сможем отдохнуть здесь и переночевать, — это Андрей нашел тоненький ручеек, изливающийся из трещины в стене.
— А все-таки, куда мы пойдем дальше, братья? — Фома продолжал опасливо коситься на спящего Авиэля.
— Не знаю, Фома, надо подумать. Может, в Капернаум или в Вифсаиду. А вообще-то нам бы надо покинуть Иудею. Наша цель — Рим. В сердцевине мира должна быть основана наша церковь. Я думаю, узнав про Ешуа, многие в Риме примут иудаизм и придут к вере Христовой.
— Знаешь, Симон, то есть прости, Петр, я все не могу забыть того, что говорил нам Ешуа, будто он не Бог вовсе, а такой же, как и мы, человек. Может, правда, пойдем домой? — осторожно заметил Фома.
— Нам с Андреем, по-твоему, снова в лодку, снова сети забрасывать? Да? А ты опять собирать виноград станешь и делать вино? Как тебе не стыдно, Фома, ловец душ человеческих! Даже темный и не постигший в полной мере всей мудрости Христовой человек, наш хозяин Осия, и тот сразу понял, что отречение Ешуа — это есть последнее великое его искушение. Не смей быть Юдой, Фома.
— А знаешь, Петр, — сказал вдруг Андрей, — не верю я в предательство Юды; уж больно нелепо это выглядит. Юда был для Ешуа ближе нас всех, понимал его с полуслова…
— Ну и что? Тем страшнее и коварнее грех его!
— Да и зачем ему понадобилось предавать учителя? — продолжил Андрей.
