Теперь перед ним появился просвет. Ему был виден другой мир, светлый и чистый, и в центре его была девушка, такая, каких он видел только в кино и каких, как ему раньше казалось, в жизни не существует. Ему было горько, что он почти не умеет читать и писать.
Он протянул к свету сильные, жилистые руки и посмотрел на них внимательно. Неужели он не научится писать хотя бы так, как Томми?
В щели царило молчание. За стеной чуть слышно рокотали моторы. Ближние улицы спали, и только с далекой Маркет-стрит доносился лязг запоздавшего трамвая.
Неожиданно матрос спросил:
— Слушай, Томми.
— Да.
— А сколько всего книг на свете?
Мальчик подумал.
— Много… Пожалуй, тысяч двести. А что?
Майк вздохнул.
— Понимаешь… Ты такой грамотный. И родители тоже. И Фрида.
— Старик-то у меня ничего не читает. А Фрида — та, верно… Много.
Они помолчали. Потом Томми сказал обрадованно:
— А знаешь что? Есть такая книга. Если ее прочесть, так это вроде, как все книги прочел.
— В самом деле? — удивился Майк. — А разве такие бывают.
— Ей-богу. Мне один железнодорожник говорил. Он как раз собирался ее найти и прочесть.
— Вот бы нам достать.
— Достанем, — сказал мальчик. — У нас там большая библиотека, в Тампе. Все книги есть…
Через неделю Томми принес с почты письмо. В письме было сказано, что и родители мальчика и Фрида с нетерпением ждут приезда Томми и мистера Спида.
— «А работа здесь найдется, — читал мальчик, — К лету съедутся туристы. Многие будут ездить на рыбную ловлю. Так что мистер Спид сможет устроиться на яхту. А жить он будет у нас…»
Матрос дослушал письмо, затаив дыхание.
— Значит, поедем, — сказал он, когда чтение было окончено.
— Поедем, — радостно согласился Томми.
— Надо приготовиться. Так же неудобно. — Майк оглядел свой в конец изодранный свитер.
Они сидели за вечерним кофе. В закусочной было много народу — главным образом рабочие химического комбината, по большей части в грязных, промасленных комбинезонах. Но даже и здесь Томми с матросом были одеты беднее всех. Пиджак Томми совсем изодрался, теперь уже нельзя было узнать его первоначальный фасон и цвет. Последние дни он ходил в старых резиновых сапогах, подобранных им на помойке. Один из них был разорван вдоль и грубо зашит самим мальчиком.
— Конечно, — горячо отозвался он. — Мы туда приедем, как настоящие джентльмены.
Всю эту неделю он был задумчив и молчалив. Теперь, после того, как письмо было прочитано, он оживился. Глаза у него заблестели, на щеках выступил румянец. Он напоминал того Томми, веселого и разбитного, каким матрос знал его три месяца назад.
