Керме прильнула к груди, зарылась лицом. Ей показалось на миг, что плоть под руками на миг утратила плотность и в её объятиях гудит настоящий ураган, и что шатёр сейчас скомкает и унесёт в небо.
— Я хочу связаться с тобой, — прошептала она. — Ты мой Ветер. Навсегда и только мой.
Вместо ответа он положил ей на лопатки ладони, и вместе с прикосновением этих ладоней пришла дрёма. Было уже довольно поздно.
Степь бесконечна, и сколько на ней людей, не может сказать никто. Если долго трясти её копытами, обязательно вытрясешь аил с захудалым табуном, несколькими шатрами и старым шаманом с поблёскивающими белками без зрачков слепыми глазами. Получается, что монголов-кочевников тоже бесконечно много, ведь если скакать вечно, то вечно они будут попадаться тебе навстречу, идущие от Иртыша либо к Иртышу, или вдоль Иртыша по одному либо по второму берегу. Хотя, говорят, на севере такие места, что можно три дня скакать, не встретив никого, кроме туч саранчи.
Зато на четвёртый обязательно встретишь, и тебя обязательно спросят — в какой стороне Иртыш и долго ли до него переходов?
Тебя обязательно позовут в главный аил, выгонят женщин накрывать на стол и расчёсывать твои запутавшиеся в дороге волосы и прореживать усы. Соберутся все мужчины, терпеливо ожидая, пока ты смоешь свежим молоком степную пыль из своего горла, и после этого будут расспрашивать — где был, чего видел и в каких аилах твои родственники. Тут же твои родственники — по материнской ли по отцовской линии — найдутся и здесь. А если повезёт, ты найдёшь своего дедушку, ещё живого и бодрого, в то время, как отец страдает болезнью почек и сидит на коне как китайский иероглиф — дедушки, они всегда такие. Наран не видел ещё ни одного по-настоящему слабого и хилого деда, который не мог бы передвигаться самостоятельно или верхом; и, может быть, будущую жену.
Несколько раз странники видели вдалеке дым, но каждый раз объезжали его по широкой дуге. Вдалеке неизменно слышался лай собак.
— Мы ведём себя, как трусливые мыши, — сказал Урувай, пытаясь управится с лошадью. Лошади поворачивали головы в сторону дыма, они уже привыкли, что рядом всегда есть люди, и степь с её тусклым лунным светом и вечным нестройным ночным хором, хоть и пробуждала в груди какие-то инстинкты, была им совершенно чужда.
Наран хмурился.
— Нам нельзя нарушать договоренности. Мы живы только потому, что избегаем людей. Помни это.
Даже если перед тем, как увидеть на горизонте чужой аил, собирались становиться на ночлег, теперь скакали в полной темноте, пока чужой костёр скрывался за горизонтом. Урувай тихо хныкал, кулем болтаясь на спине своего коня, и говорил что-то вроде:
