— Может, ещё и без штанов поедешь? — сказал толстяк, и в голосе его завелись плаксивые нотки. — Я плохо умею без седла! Там не получается спать. Придётся всю дорогу следить, чтобы не оказаться на земле.
Наран упрямо поджал губы.
— Тем лучше. Ни на минуту нельзя забывать, что мы теперь другие. Что теперь степь — наш дом, а не аил. Сёдла лучше оставить прямо здесь. Может, Йер-Су найдёт им какое-то применение.
Урувай пригорюнился, но покорно ушёл рассёдлывать уже засёдланную кобылу.
Бегунок крутился и лягался, когда Наран попытался на него взгромоздиться. Это получилось только с третьей попытки.
— Мы напугали его своими вчерашними представлениями.
— Просто он ни за что не позволит ездить на себе каким-то лисам, — сказал Наран, поглаживая животное по шее.
Степь тянулась и тянулась, разворачивая перед ними однообразный пейзаж. Травы под гнётом ночных холодов поникли почти до земли и шуршали под копытами так, будто за всадниками текут целые стаи полевых мышей. Солнце, изрядно отощавшее за последние дни, пряталось за редкими тучами, и тогда низко-низко к земле по траве пробирался ветерок.
Наран вспомнил вечерний разговор. Опустил руку к чехлу и почувствовал, как дерево кольцом сдавило запястье. Рука онемела на секунду, вены вздулись от сдерживаемой крови, но снова распрямились, когда лук прополз выше, захлёстывая кольцами своего твёрдого тела мускул за мускулом. Примостился на плече, свесив свои хвосты — тетивы и разноцветных ленточек. Изогнулся, коснувшись мочки уха и давая о себе знать. Наран почувствовал аромат дерева, такой душистый, будто бы его только что срубили.
Ни один монгол не относился к своему луку, как к обычной деревяшке. Каждый знал, как ублажать это странное живое существо, чтобы оно служило тебе до конца своей жизни.
У Урувая отношения с луком не ладились. Перешедшее ему в наследство от отца существо кусало его за пухлые пальцы и предпочитало темноту колчана руке хозяина.
— Наверное, это оттого, что моё сердце уже принадлежит морин-хууру, — улыбался Урувай.
Нет, расстаться с луком — всё равно, что прогнать в степь коня. Да, примерно так же. За свою жизнь монгол меняет двух-трёх коней, и луки, бывает, ломаются, и отправляются со всеми почестями и слёзами хозяина в шаманский костёр в качестве великой жертвы.
Пускай лучше Наран будет единственным в степи лисом-лучником. И без хвоста.
Проголодавшись, они позавтракали так же, как накануне. На этот раз осознание, что ты не человек, пришло куда легче, Урувай щипал траву с видимым удовольствием, собирая себе за уши особенно аппетитные цветы, чтобы подкрепляться в дороге, а Наран даже поймал мыша.
