Желание покупать пропало, хотя меня и мучает извращенческая мысль, не обижу ли я Ангел, если ничего не куплю, ведь она, похоже, так старается помочь мне. (А как насчет разбитых сердец моих близких, разве это не должно бы мучить меня больше?) Ангел улавливает мое нежелание и предлагает пойти кофе выпить и, может, вернуться попозже, когда у меня будет время решить, что мне действительно нравится, подгонять меня ей не хочется. Так что мы покидаем маленькую примерочную, оставляя разбор всей сваленной в кучу одежды на продавцов (я, правда, попыталась приняться за это, но Ангел велела мне не глупить, продавщицам, говорит, хоть будет чем заняться), и двигаем в обратный путь на эскалатор, мимо кожизделий, мимо парфюмерии, выходим на Оксфорд–стрит, и, несмотря на толчею народа, я немного успокаиваюсь: движение, похоже, как–то помогает.
Ангел плывет через толпу, и я снова отмечаю, как хрупка она на вид, как чересчур крохотна и чиста, чтобы быть крупье, слишком невинна, чтобы орудовать в ночном подпольном мире надежд, беспомощности и утрат. Она меня поражает.
Находим неподалеку бар, я как–то счет времени потеряла, для кофе уже слишком поздно, слишком поздно возвращаться сегодня в «Селфриджез», и, чувствую, меня волнует, что я надену в понедельник, как будто это имеет какое–то значение. Мне незачем спрашивать Ангел, что она будет пить: заказываю две водки с тоником, и напитки приносят в длинных охлажденных стаканах со льдом и лаймом. Бар, должно быть, новый, дорогое убранство в нем, и внутренний интерьер всячески это подчеркивает, словно бы чересчур стараясь, — вроде меня. Мы сидим в глубине зала у стены с разрисованными обоями на одинаковых блестящих стульях, слушаем невнятную музыку, наверное, где–то утвержденную дирекцией, и я оплакиваю настоящие кофейни: с покоробленными рекламками «Мартини», разнокалиберными столами со стульями и даже, может, со свечками под бутылочными колпаками, — увы, нынче не модные. Отчего мир стал таким дезинфицированным, обезличенным, скучным? Куда ни попади: в Лондон, в Манчестер, в Прагу, — бары везде и всюду одни и те же. «Тебе следовало бы быть в Манчестере», — произносит голос, и я впиваюсь в соломину, яростно опустошая стакан до дна.
Ангел, похоже, довольная собой, копается в своей вместительной сумке от «Милберри» (дорогущая! — неужели настоящая?), которая делает ее похожей на куколку, уменьшает ее еще больше, чем есть на самом деле, и сует мне под столом простой пластиковый пакет. На ощупь он какой–то чудной, будто металлический, а когда я заглядываю внутрь, то вижу оранжевое шелковое платье и джинсовую свободную юбку выше колена (их я спала и видела, но купить слишком остерегалась), а еще голубой топ, расшитый блестками, и серебристое платье–рубашку, которое мне очень приглянулось, но было отвергнуто как чересчур дорогое, чересчур откровенное. Не сразу доходит до меня, что ценники все еще на вещах, потом я поднимаю взгляд, гляжу ей в лицо, с трудом скрывая отвращение.
