Раздались заупокойные звуки «Есть огонь, во веки не гаснущий» в исполнении «Смитов», когда Эмили появилась на дорожке выходящего к морю сада и пошла по проходу, сооруженному между рядами обтянутых кремовой тканью стульев. Фрэнсис сочла выбор музыки странным, но только Эмили с Беном была понятна ее значимость: именно она звучала, когда соединились они в первом робком объятии и испытали счастье. Они решили, что свадьба будет небольшой, всего человек сорок, где все, кого они пригласят, будут рады за них, где не будет досужих пересудов по поводу невестиного платья или о том, что долго этот брак ни за что не протянет. Поначалу Эмили даже подумывала, а стоит ли куда–то убегать и устраивать свадьбу где–то на берегу моря, как она говорила, ей не хотелось расстраивать Кэролайн, но Бен в тот раз все ж проявил твердость. Он напомнил ей о поразительной гостинице на утесе в Девоне, о том, как они говорили, какое это чудесное место для свадьбы, как оба понимали, но еще не смели себе признаться, что говорят о собственной свадьбе. Кэролайн прекрасно к этому отнесется, уверял он, не их вина в том, что до сих пор она никого не встретила, и в любом случае в последнее время она гораздо лучше воспринимает подобные вещи. И ведь пока что Кэролайн вела себя более чем прекрасно: она, похоже, и в самом деле радуется за них, и это прелестно.
Эндрю с Фрэнсис стояли рядом, наблюдая за тем, как их старшая дочь давала брачные клятвы, и это наводило на воспоминания о дне их собственной свадьбы, о том, как давно это было. Искренен ли был Эндрю в своих клятвах тогда, думали они оба, и ни он, ни она не знали ответа, и каждый из них полагал, что теперь это несущественно. Обратившись лицом к морю, нынче неподвижному, как озеро, Фрэнсис позволила своим мыслям унестись к давним временам, к их медовому месяцу, к трудным родам, к изматывающим первым годам жизни их дочерей… к тому, как удивилась она, когда Эндрю не бросил ее, как только близняшки подросли, ведь она все это время знала, что у него была другая. Эндрю думал о том, какой иной могла бы быть его жизнь, женись он на Виктории, если бы он раньше ее встретил, и в тысячный раз ломал голову над тем, почему же он не решился оставить семью — ведь любовь важнее? Теперь уже поздно. Он думал о том, как пытался усидеть на двух стульях — и Викторию удержать, и сохранить семью, Сейчас он понимал, что это делало их всех скорее ущербными, чем счастливыми. Виктория, должно быть, считала, что ею только пользуются, под конец этой истории нервы у нее были на пределе, и он это знал. Когда она наконец совсем порвала с ним, он сделался до того одинок, что ничего другого не оставалось, как завести лишенные души отношения и побираться разовыми ночевками. Тогда он и понял, что Фрэнсис все ж ему нужна, он нуждается в ее постоянстве и покое, нуждается в ней как в той, к кому, несмотря ни на что, возвращаются домой.
