— Почти готов, дружище? Слушай, вид у тебя ужасный, ты в порядке?
— Да, хотя нервничаю напоследок.
— Ну, тогда все классно, регистратор уже тут, я только что видел Фрэнсис с Эндрю, оба нарядные, народ начинает подъезжать. Музыку я гостиничным отдал, все работает. Все пройдет отлично.
— Надеюсь, — проронил Бен.
— О боже! Уж не на попятный ли ты надумал? Надо дать тебе выпить.
— Нет–нет, не в том дело. Что до Эмили, то я убежден, просто в семейке ее не уверен.
— Так радуйся, что так, а не наоборот, — со смехом сказал Джек. — Давай. Нет ничего, что не утряслось бы с пивом. — Он взял Бена за руку, и они вдвоем пошагали к бару.
Эндрю заметил Даниель еще вчера вечером, едва они прибыли. Кэролайн все ныла и ныла, что у нее нет приятеля, кого она могла бы пригласить, как ненавистно ей являться на такие торжества в одиночестве, и всякое такое, так что в конце концов Эмили с Беном попросили ее, если хочет, пригласить кого–либо из подруг. С Даниель она сошлась в Лондоне: как раз Даниель и звонила Фрэнсис в тот вечер, когда у Кэролайн случился «эпизод», как теперь это называлось, если вообще возникала необходимость это поминать.
Даниель по–прежнему жила в Лондоне, но проделала весь путь до Девона и теперь, попав сюда, была рада, что не пожалела сил и времени. Гостиницу она нашла великолепной, эдакая готическая феерия с громадной наполненной цветами террасой, откуда открывался вид, ради которого умереть не жалко. В громадном зале гостиницы даже в летний день было так прохладно, что по обеим его сторонам в чудовищных каминах горел настоящий огонь. Скрипящие кожей кресла «честерфильд» с трех сторон отгораживали место у каждого камелька, тяжелые шторы цвета тины обрамляли окна, сохраняя в помещении уютный полумрак. Широкая лестница вела на хоры, окружавшие поверху весь зал, как раз на них и выходили все 12 гостиничных номеров. Сами опочивальни ни в чем не походили на громадный зал: яркие, солнечные, насыщенные морем, с голубино–серыми стенами и белыми египетского хлопка простынями и наволочками на подушках–валиках, с туалетными комнатами, где чудно пахло какое–то необыкновенное мыло, а тяжелые ванны впивались в пол когтями серебряных ножек–лап. Даниель пребывала в совершенном восторге, тут все были к ней так внимательны, а в случае с Эндрю — малость излишне внимательны, но Даниель привыкла обходиться с такого рода вещами, а потом мужчина он был вполне вкусненький для своего возраста. Она была из тех девушек, кого мужчины находят привлекательными, хотя женщины зачастую этого не находят, была весела и открыта, что, как ей было известно, порой производило неверное впечатление, но такая уж она была — и не видела причин меняться.
