— Мама твоя тоже хороша… рассказать такую историю, когда ты ждешь ребенка… — Вид у Лео грустный.
— Она говорит, что специально так сделала, что беременные неуязвимы.
— Надеюсь…
Лео вздыхает. Он обожает мою мать. Иногда, чтобы подразнить меня, говорит, что она лучше и что, наверное, он в нее влюбился. Мама красивая, что правда — то правда, всегда была красивой, даже если не признает этого. Альма вообще странный человек. Кажется неуверенной, но в действительности у нее очень сильный характер. Непредсказуемая, противоречивая, все решает сама. Такая эмоциональная, что не любить ее невозможно, хоть она и убеждена, что невыносима, и, надо признать, нередко бывает такой. Когда я была подростком, мы не ладили: это она казалась мне тинейджером, иногда кажется и сейчас.
— Сколько времени думаешь провести в Ферраре?
— Неделю максимум. В понедельник мне надо быть на приеме у врача. Попробую поговорить с полицией, с теми, кто знал Майо. Нужно сделать это до рождения Ады. Раньше я ничего не знала о маминой семье. Теперь понимаю почему.
— Ты ей сказала?
— Нет, не могу. Она не поймет. Ты должен меня прикрыть. Ты даже не представляешь, насколько ей трудно об этом говорить. Она уверена, что разрушила семью своими руками!
— А отец?
— Он ничего не знает. Мы увидимся завтра, нужно многое у него спросить. Альма уехала в Рим на выставку Гирри[4], и мы договорились пообедать вместе.
— А что говорит твоя доктор Маркетти?
— Что со мной все в порядке и что, в любом случае, в Ферраре есть отличная акушерка.
— Ты уверена, она именно так и сказала?
— Нет, конечно. Думаешь, я рассказала гинекологу личную историю? В самом деле, чувствую я себя превосходно. Твоя мама работала до последнего, и смотри, какой прекрасный ты получился.
— Но моя мама не… Ладно, Тони, делай, как знаешь, тебя все равно не переубедишь.
— Буду дома в воскресенье или раньше. Не волнуйся.
Мы пошли с Бенетти домой к одному типу, торговцу. Это был взрослый дядька, с усами, я никогда его раньше не видела. Он не был похож на наркомана и не хотел брать с нас денег. Мы еще подумали, что нам повезло.
Выглядел он довольным, держался любезно. Сам сделал нам укол, и было ощущение, будто по венам сразу же разлился сильный дурман.
Всю ночь нас рвало, и на следующий день мы проснулись очень поздно, с зелеными лицами.
Не говоря друг другу ни слова, мы схватили велосипеды и поехали в школу смотреть результаты. Как и предполагалось, Майо ожидала в сентябре переэкзаменовка по латыни. У меня средний балл «четыре» — лучше, чем я думала. Мы не ощутили ни радости, ни разочарования, только усталость и опустошение, словно беспечно потеряли что–то ценное, испытывали угрызения совести и вместе с тем не хотели это признать. В автобусе, который вез нас в деревню, сказали только, не глядя друг на друга: «Больше никогда».
