— Что за глупости ты мне тут рассказываешь? — пробасил сердитым голосом Большой Свин. — Моя Эрика девочка осторожная и осмотрительная. Ее так просто не поймаешь. Хотя где тебе, Хомяку, знать, какие мы, морские свинки, осторожные. Ты наверняка обознался. Человек поймал, наверное, какую-нибудь крысу.
— Нет, он поймал вашу дочь, — не отступался от своего Хомяк. — Я видел это собственными глазами. Но даже если бы это была крыса, разве наш долг не велит нам прийти ей на помощь?
— Какой такой долг? Мы морские свинки! Какое нам дело до каких-то там крыс?
Смена «декораций». Опять перед нами появилась полянка, на которой лежит связанная Эрика. Над нею склонился Человек. В руках у него скальпель. Человек проверяет, достаточно ли он острый, и вот он уже заносит скальпель над маленьким тельцем.
Смена «декораций». Мы снова в покоях Большого Свина. Тщетно пытается Хомяк убедить Большого Свина в том, что крысам тоже нужно помогать. Большой Свин все твердит свое:
— Мы морские свинки, и до крыс нам нет никакого дела.
Исчерпав все аргументы, Хомяк уходит.
Действие драмы достигло своей кульминации. Человек заносит скальпель над бедной Эрикой, а вокруг — никого. Никто не спешит ей на помощь.
Зрители повставали со своих мест. Кто-то рыдал, кто-то негодующе шипел, кто-то ругался… Большой Раллерман нервно пощипывал ус.
И опять перед нами Большой Свин. Он сидит на своем любимом месте, но вид у него теперь не такой довольный, как прежде. У него в глазах застыла тревога.
— Большой Свин, — послышался неведомый голос сверху, — а вдруг это все-таки твоя дочь попалась в руки кровожадному Человеку? Неужели ты так уверен, что ей ничто не грозит? Неужели только оттого, что ты не хочешь помогать крысам, ты готов оставаться дома и безмятежно наслаждаться покоем?
— Нет! — закричал Большой Свин и побежал на улицу. Там, на полянке, он обнаружил свою дочь Эрику, связанную по всем лапам. Человек по не вполне понятным причинам на время удалился. Одним рывком отец разорвал веревки и освободил свою дочь.
— Папочка! — воскликнула Эрика и бросилась родителю на шею.
Он подхватил ее на лапы и нежно прижал к груди.
Они смеялись и плакали одновременно.
И зал смеялся и рыдал вместе с ними.
Вот уж не знал, что у крыс глаза на мокром месте. Они все, как одна, сидели и заливались слезами. Кто всхлипывал, кто сморкался, кто плакал прямо навзрыд. Чудеса, да и только.
И даже у Большого Раллермана по щеке скатилась большая слеза.
— Фредди, — сказал он, громко шморкнув носом, — мы поможем тебе. — Он обнял меня за плечи. — Я все понял. Мы поможем тебе. Причем безвозмездно.
