Но у Моссы никто ничего не спрашивал, и никому не приходило в голову отпускать ее в лес. Только Атс, заметив, что Мосса все время смотрит в сторону леса и жалобно повизгивает, сказал ей:
— Слышишь, птицы поют. Мама говорит, скоро кукушка закукует. Иногда она прилетает сюда на большую елку, тогда и ты ее увидишь. Трясогузка совьет здесь у тебя в куче хвороста гнездо, смотри не слопай ее… А знаешь, кого я вчера видел.? Зайца! Скакал себе по помещичьему нолю, помнишь, мы ходили туда с тобой прошлой осенью, я еще там уснул. Ты была тогда совсем маленькая…
Но Мосса как будто и не слышала, что ей говорит Атс, или не понимала его языка. Атс считал, что она просто притворяется. Ведь если Пийтсу понимает, что ей говорят, значит, Мосса тоже должна понимать, не глупее же она Пийтсу, в самом деле.
Особенно грустила Мосса по вечерам, когда птицы пели свои последние песни и из леса слышались голоса, незнакомые Атсу, но, наверно, много значащие для Моссы. Тогда Мосса шла в сторону леса так далеко, как только позволяла цепь, садилась на землю, пристально смотрела на лес и, наклоня голову, прислушивалась то одним, то другим ухом, иногда даже раскрывала пасть, как будто сейчас закричит во весь голос. Если Пийтсу оказывалась поблизости, Мосса иной раз бежала к ней и так широко разевала свои челюсти, что голова собаки вместе с ушами целиком умещалась между ними. Со стороны можно было подумать, будто она хочет загрызть Пийтсу или даже проглотить ее всю целиком. Когда Атс впервые увидел это, он даже испугался за Пийтсу. Но скоро понял, что Мосса просто шутит и что это ее весенняя шутка, ведь зимой она ничего подобного не делала. Атс удивлялся, что Мосса вообще могла так широко раскрывать челюсти. К тому же он не понимал, что за удовольствие для Моссы — держать голову Пийтсу зубами. Еще более непонятным было поведение Пийтсу, которая неизвестно почему спокойно разрешала Моссе проделывать все это. Другое дело, если бы собака поступала бы таким же образом с Моссой. Но нет: Пийтсу никогда не брала голову лисы своими зубами, то ли потому, что у нее пасть не раскрывалась так широко, то ли потому, что Мосса не разрешила бы ей этого.
Но чем бы Мосса ни занималась, все равно она не находила себе покоя. Печально смотрела она в сторону леса и жалобно скулила. А однажды чудесным вечером, когда солнце уже село за лесом и только его лучи длинными красными иглами пробивались сквозь деревья навстречу тому, кто на него смотрел, подошла к своему другу и, словно утешая его, стала лизать ему морду то с одной, то с другой стороны. Но Мосса даже не обратила внимания на, эту ласку, так страстно мечтала она попасть в лес. Пийтсу прижалась своим носом к носу Моссы, и они долго стояли так. Но из глаз Моссы текли и текли слезы.
