Обняв Варвару, он увидел у своих глаз ее жадно раскрытые шероховатые и будто застывшие губы. А глаза источали боль. И боль ее обожгла Федора.
— Поля-то хоть засеяли? — опомнясь, спросил он рассеянно и глухо.
— Не все. Семян не хватило, — Варвара жалко улыбнулась и, нахмурясь, отвела лицо в сторону.
Федор плохо гнущимися пальцами скрутил цигарку.
— Техники нет?
— Что спрашиваешь?!
— Понятно…
На тропинке, под покореженной одинокой березой остановилась женщина в потертой плисовой жакетке, стоптанных хромовых полусапожках. Крикнула со смешком, кокетливо:
— Варь, ходи-ка сюда!
— Что тебе? — строго спросила Варвара.
— Ниток… желтых нет? Мне кофту заметать.
— Нету.
— А-а… Думала, есть. Извини…
Медленно, несколько раз оглянувшись, женщина скрылась внизу, за речкой. Федор вдруг рассмеялся и рассказал о землянке и детях.
— Так она их мать, — перебила его Варвара. — Ты гляди, Федя, и тебя затянет. У нее так получается…
— Опиум, — сказал Федор и сплюнул через плечо в пространство.
Не заметили, как от реки подкрался вечер. От землянок потянуло смолистым дымом. В низине, у леса, белыми дерюжками стлался туман. По дороге прошагали мужчина и женщина, оба говорили сразу, не слушая друг друга.
В сенях, низких и темных, Варвара взяла его за руку, как маленького, и Федор подчинился ей, было хорошо так идти за женщиной и слышать знойный запах травы, который источала она.
В избе, уложив детей спать, они сидели рядом обнявшись.
Варвара сказала вдруг зябко:
— Зимы боюсь. В прошлую еле выжили.
В груди ее слышались частые, словно кто стучал молотком, удары.
— Бушует как! — улыбнулся Федор.
— Кто?
— Сердце твое.
— От нежности отвыкла… А ты? Может, поужинаем?
— Детей накормила, а сама еще не ела?
Федор в потемках нащупал руками вещмешок, уже заметно потощавший.
— Давай доедать. У меня сардины есть. Три банки.
— Нет, ты не должен прийти домой с пустыми руками.
Федор задумчиво повертел в руках мешок, вытащил одну плоскую, с золотой наклейкой баночку, остальные бросил обратно.
— Ладно, те снесу.
Варвара зажгла «катюшу» и посмотрела в чугунок — на дне белела только одна картофелина:
— Слопали, чертенята!
— Им расти, нам стариться.
— Смотри-ка, старичок лет в двадцать шесть! Что это у тебя на шее? Рубец вроде? — спросила она.
— Осколок дерябнул.
— Глубоко?
— Голова, видишь, цела.
Позвенела его медалями и два и три раза:
— Смотри, отличился!
— Садись, про еду забыли.
Ели из одной банки, случалось, их руки сталкивались.
В небо всползла луна, и в избе сделалось светло. На щербленые половицы легли крест-накрест голубые полоски.
