— А ты не веришь?
Майкл опустил глаза, его твердость чуть поколебалась.
— Я такого не говорил.
Ирен вздохнула.
— Тогда что ты говоришь, папа? — спросила она.
Казалось, вопрос дал старику необходимую передышку. Он взял было трубку, покрутил, положил обратно и наконец ответил:
— Что перед вами — единственный беспристрастный судья, который может решить, что для нас будет лучше.
— Мы пристрастны, — уточнила Анна, — а ты нет?
— Я могу на время забыть свои пристрастия, Анна.
— А мы не можем?
— Видимо, нет.
— Смешно! И чересчур… самоуверенно.
— Самоуверенно? Как посмотреть. Если вам нравится думать, что я выжил из ума, — пожалуйста. В моем возрасте это не грех.
— Что? — Анна спрятала лицо в ладони.
— Я не продам Треннор неизвестному миллионеру, чтобы поддержать идиотскую затею с витражами или спасти своих детей от финансовых трудностей, в которые они влипли по собственной дурости. Разговор окончен.
Последние слова были брошены в ярости, и все это понимали. Понимал и отец. Но поскольку он сам всегда утверждал, что человек обязан придерживаться принципов и отвечать за свои слова, понятно было, что назад он их не возьмет. Что сказано — то сказано. А сказана была правда, которая никого не устроила. Майкл заявил, что его дети испортили себе жизнь и потому лишились права испортить жизнь ему.
В комнате воцарилась тишина. Ее нарушило покашливание Бэзила, и тут же прозвучали слова Эндрю:
— Конец, ты сказал? Наверное, ты прав, папа, для меня это действительно конец. — Он поднялся. — Думаю, мне лучше уйти. А то наговорю чего-нибудь.
— Если ты думаешь, что я жалею хоть о едином слове…
— Нет, папа, не думаю. Сожаление… что ты о нем знаешь? Мало. А вернее, ничего. Не жалеешь ни о чем, прямо как Эдит Пиаф. Молодец. Поздравляю.
— Эндрю, — начала Ирен, — не уходи так…
Но он уже шел к двери.
— Пусть идет, если хочет, — заявил Майкл, покачивая головой в знак того, что не одобряет вспыльчивости сына.
— Сегодня день его рождения, папа, — напомнила Анна. — Неужели ты не мог быть чуточку помягче?
— Я помню истинный день его рождения, девочка моя. День, когда он родился. Пятьдесят лет назад, почти что в этот час. Я помню, какие надежды на него возлагал. И на его братьев и сестер, которых мы только планировали. Этим надеждам не суждено было сбыться, даже приблизительно. Поэтому не стоит просить меня «быть помягче».
Эндрю выскочил на кухню, Ирен сорвалась с места и бросилась за ним. Остальные услышали, как она просит его не уходить.
