– С солдатами заговорили на одном языке? Твардовский нашёл нужные слова?
– Да, он нашёл слова великого сочувствия к этим героям и мученикам войны. Получил он однажды письмо как раз по поводу – мы с вами вспоминали – «Переправы»: солдат тот писал, что, мол, в газетах рассказывают большей частью о наших победах, пытаются поднять дух пропагандой, а вы первый написали о том страшном бое, который кончился гибелью этих людей, переправляющихся wbr /wbr . Понимаете, они очень оценили, что Александр Трифонович правдив. Они писали ему: «У вас всё – правда».
– Это потому, что он ещё и очевидец. Ведь мы помним его фронтовые фотографии в шинели, в фуражке…
– А вы знаете, что Александр Трифонович никогда не говорил о себе, что он фронтовик? Он говорил, что всё-таки воюют они, а я только приезжаю… Я помню, есть в одном из его дневников запись: «Мы живём по обочинам войны. Мы быстренько подъезжаем к тем ямочкам и окопчикам, в которых сидят воюющие люди, быстренько расспрашиваем их, прислушиваясь к канонаде и невольно пригибая голову, когда свистит мина. А потом, провожаемые незабываемыми взглядами этих людей, убираемся восвояси…» Опять глубокое понимание, что солдатам в действительности приходится пережить. В другом месте он пишет, что война легла вся на плечи Ивана. Ивана – в смысле такого собирательного образа. И понимаете, насколько это оказывало влияние… Можно привести такой пример: в 69-м году, незадолго до смерти, в очень трагичное для него время, когда пихали буквально в спину, чтобы он ушёл из «Нового мира», Твардовский вклеил в свою рабочую тетрадь одно полученное им письмо в 69-м году, четверть века спустя конца войны. А письмо было такое, я его почти наизусть помню: «Дорогой мой Александр Трифонович! Я солдат, прошёл всю Отечественную. Читаю ваши произведения. Люблю вас, как душу свою!» Вы представляете, как нужно было потрясти человека в 41-м, 42-м, 43-м, 44-м, чтобы он запомнил это на четверть века и так благодарно откликался? Я понимаю, что Твардовский вклеил это письмо, потому что, простите меня, это лучше всякого ордена!
– А очерки прозаические, например, Алексея Николаевича Толстого или Эренбурга? Доверие к ним было?
– Вы назвали Эренбурга вторым, но по-настоящему он был среди очеркистов первым. Его очерков ждали, он был одним из любимых авторов читателя-солдата wbr /wbr .
– Толстой просто в этой неформальной иерархии после Горького стал фактически главным писателем…
