– Как с атаманом говоришь, клоп давленый.
Рагоза присмирел, съежился.
– Я тот, кто может сей же час выдать тебя княжьим людям, а те отдадут катам, – бесстрастно молвил Юрий. – Повисишь у них на крюке, расскажешь, какой татьбой добыл свое серебро. А если окажется, что оно, не дай Бог, церковное? Тогда не только в яму бросят, ведь и на кол, чего доброго, придется сесть.
Рагозу передернуло, хоть князь и преувеличил. За церковную татьбу лишали живота, но не сажаньем на кол.
– Подрясник… одену, – пробормотал он. – Не надо катам…
– Так-то лучше. А надумаешь сбежать, тогда уже мои люди тебя искать станут и из-под земли вынут. У меня с изменниками разговор короткий.
Кузьма затряс длинными жидкими волосами.
– Тебе… верой и правдой…
– Хорошо. Убедил. А теперь запоминай, что надо делать. Завтра пойдешь в Кремль, в Благовещенском соборе измеришь на глаз Смоленскую Богородицу… Ты говорил, что в монастыре иконы писал. Глаз должен иметь наметанный. Потом найдешь мне икону в тот же размер.
– Где найду? – оторопел расстрига. – Иконки-то на дороге не валяются, в торгу не продаются.
– Из церкви какой ни то вынеси, – ухмыльнулся Невзор.
Юрий задумался.
– Нет, не годится. Шумно. Значит, сам сделаешь. Доски и прочее на торгу купишь. Сколько времени на все потребно?
– Так ведь… – Рагоза взволнованно соображал, потом бухнул: – Месяц, никак не меньше. А что писать-то? Ее же?
– Да хоть что. Хоть беса со свиным рылом.
Кузьма испуганно потянул руку ко лбу, да уронил, не сотворив креста. Служилец коротко гыкнул, однако затем тоже удивленно воззрился на князя.
– Шутка, – мрачно сказал Юрий. – Ее же и намалюешь, как сумеешь. Невзор, проследи, чтоб проспался до завтра. В клети запри, что ли.
Дворский взял расстригу за шиворот, потянул с лавки. Но Кузьма вырвался, встал сам.
– Не надо меня под запор! – он гордо вздел кверху бороду. – И в Благовещенье мне не надо. Что я, не был там? Андрюшкиных икон не разглядывал? Смоленской не видывал?
Он отстранил рукой служильца, пойдя к двери.
– А ну-ка стой.
Рагоза неуверенно вернулся.
– Какого это Андрюшку все время поминаешь? – хмуро спросил князь. – Не Рублёва ли?
– Его, – упавшим голосом ответил Кузьма и завилял: – На языке вертится, вот и поминаю. А кто ж его не знает. Рублёва всякая собака на Москве знает. Он же как притча во языцех.
– Знакомец твой? – допытывал Юрий.
Рагоза струсил.
– Нет.
– Врешь, собака!
Невзор наложил на расстригу руку и упредил:
– Бить буду. Больно.
Кузьма понурился, раздумывая. Затем брызнул желчью, возвысив голос:
