– Нечего ему делать в Звенигороде, – упирался старый иконник. – В Москве работ и забот сполна. Образа писать надо, а не шататься бездельно.
– Да я о том лишь и думаю, Данила, – кротко глянул Андрей. – Только укрепиться мне надо. Дух истомить. Лики иконные без томления души неможно писать, сам ведаешь.
– Мало ты себя истомил, гляжу, – проворчал Данила. – Сам как иконный лик стал. Истончел, опрозрачнел, чуть вон не светишься.
– А впрямь, – воззрился на Рублёва Епифаний.
– Чудно мне, Андрей, – со вздохом продолжал Данила. – Вот говоришь – и точно знаешь, что будет с тобой. Позабыл я тебя сразу спросить – как же ты узнал, что мы с Епифанием к монастырю идем? Встречать пошел…
– И впрямь? – снова изумился книжник.
– Мнится мне, зреет у тебя на сердце небывалое нечто, а мне сказать не хочешь. Может, и не пойму я, не вмещу в себя… Да что ж так-то, умалчивать… хоть попытайся.
Андрей наконец сел, положил руки на стол, неспокойно сплетая и переплетая пальцы.
– Сергиеву молитву воплотить в красках хочу, – вымолвил не сразу и взглянул просительно: – Благословишь, Данила?
– Вот и меня сходное желание обуревает, – подхватил Епифаний. – Разве только не в красках, а в письменах. Однако боюсь, что неспособен я хвалы преподобному по достоинству воздать. А в красках, мыслю, и того сложнее.
Старый иконописец долго молчал, словно прибитый Андреевым откровением.
– Не знаю, как можно это. Бог тебя благословит, а мне за тобой теперь и не угнаться. Далеко ты от меня взошел вверх по лестнице.
Андрей растерянно взглядывал то на него, то на Епифания.
– Я, Данила… – дрогнувшим голосом заговорил он, – и слышать от тебя такого не могу. Коли теперь скажешь мне остаться и при тебе неотлучно быть – так и сделаю. И знать не хочу, куда я без тебя взошел. Ты меня некогда впереди себя поставил – тебе и впредь меня подпирать, чтобы не упал с той лестницы. Я же тут, в Троице, лишь немощь свою познал… Остаться мне? Скажи, Данила.
– И не вздумай, – решительно отказал тот. – Иди куда идешь, на меня не оглядывай. Второго Феофана захотел себе на душу взвалить? Одного с тебя хватит. Я-то всяко не Феофан. И уж не я тобою располагаю, не мне и держать тебя.
– А Феофан-то Гречин, – немедленно вставил книжник, – нынче в Звенигороде, у князя Юрья заказ исполняет на Сторожах. Заодно утешусь беседами со знатным мудрецом и отменным философом. Не знаю, чем заслужил я, но сей дивный и знаменитый муж питал любовь ко мне, неразумному. Прежде в Москве я почасту приходил к нему и не мог надивиться его мудролюбию, притчам в его устах и искусному изложению. А ныне к тому же вести ему несу из его отечества, хоть немного да порадую.
