– И растолченной бирюзой поили. Об этом же камне писано, что от многих ведомых и неведомых хворей исцеляет…
– Но не беспредельно человечье врачевство…
– Не можем исцелить твою супругу и сына, не зная, от какой болезни страждут.
Оба лекаря развели руками, один при том выронил книгу и спешно подобрал.
– И Галин с Иппократом не помогут? – вопросил князь, сгорбленно сидя на ложе.
В ответ услышал безнадежное:
– Иппократ не сильнее Бога. Попов приглашай, князь. Пускай соборуют да исповедуют.
Юрий встал. Задумчиво прошел меж лекарей, будто не заметив. Те проворно посторонились. От двери покоев кивнул постельничему, спросил об успенском протопопе.
– Здесь он, в хоромах неотлучно. Да княгиня… того… не желает…
Недоговорив, постельничий стушевался под темным взглядом Юрия.
– Не хочет – заставлю, – жестко проговорил князь.
В женской половине дворца всюду царила приглушенность: полутьма, полушепот. Боярыни и сенные девки перемещались на цыпочках, дабы не тревожить княгиню, которой стал несносен любой громкий звук. В сенях и опочивальне повисли без движения терпкий запах травяных зелий и тяжелый дух болезни. Погнав женок и девок прочь из спальни, Юрий встал у постели.
– Только сейчас от приступа отошла, – пошептала ему сенная боярыня, уходя. – Извелась вся от корчей, голуба наша.
Юрий терпеливо ждал, пока на исхудалом, измученном восковом лице Анастасии откроются глаза, обведенные иссиня-темными полукружьями. Поборов удушающую жалость к ней, он заставил себя произносить слова твердо, бесчувственно:
– Ты не знаешь, потому что я велел скрыть от тебя. Теперь знай, Настасья: младший Дмитрий умирает, как и ты. Нашего сына пожирает та же болезнь, что и тебя.
Равнодушный поначалу взор Анастасии стал напряженным. Спекшиеся губы зашевелились.
– Ми-тенька… – едва разобрал Юрий.
Князь не выдержал. Отвернулся, не в силах смотреть на нее.
– Ты должна… – голос его срывался. – Если своя жизнь не дорога… хоть сына пожалей!.. Исповедуйся, Анастасия. Ведь помираешь… И его за собой тянешь. Неужель так тяжки грехи твои, что попа видеть не хочешь?!
Юрий развернулся. В упор смотрел на жену. Княгиня, страдая, вертела головой на подушке, уводя глаза от прямой встречи.
– Что скрываешь от меня, жена?
Он наклонился над постелью, уперся руками в подушку.
– Бога побойся, Настя.
С этими словами, повторив у дверей, вышел. В полутемных сенях натолкнулся на щуплого успенского протоиерея, отца Дионисия с епитрахилью на шее и дароносицей в руках.
