Андрей Рублёв, инок | страница 101
– Увы. Ее муж император Роман Аргир был утоплен в купальне, и Зоя стала открыто жить с любовником.
Юрий схватил чашу и быстро выпил до дна. Поперхнувшись и закашляв, выдавил:
– Для чего ты рассказывал все это моей жене? В какое поучение?
– Поучение из хроник каждый извлекает сам для себя в меру своих добродетелей… или пороков. Но тебе, князь, не о чем тревожиться. Как я уже сказал, княгиня Анастасия чиста душой и помыслами. Она ужасалась этим злодействам точно так же, как и ты. Я думаю, урок, который она извлечет из сих историй, будет таков: твоя жена лишь сильнее полюбит тебя, князь.
– Ты так думаешь? – озадачился Юрий.
– Убежден! – Никифор надкусил пирог и стал осторожно жевать – побаливала от давешнего удара даже челюсть.
– Оставим это. – Юрий взял латынскую книгу и передвинул на другой край стола, к философу. – Взгляни, Никифор. Сможешь ли прочесть, что здесь написано?
Грек отложил пирог, отряхнул руки и раскрыл книгу.
– Боги! Это же латынь! – Глаза его загорелись. – Язык варваров, которые, однако, завели у себя просвещение и искусства. И кое в чем уже начали опережать эллинов! – Он листал страницы и рассматривал изображения. – В этой книге говорится о той части военного искусства, которой латиняне придумали название «фортификация», сиречь – искусство строить и оборонять крепости, а также обратное тому искусство – взятия крепостей.
– Там еще про арматы, – подсказал Юрий.
– Орудия, изрыгающие огонь и ядра, – кивал грек, добравшись до листов с пушками. – Латиняне заимствовали их у сарацин, а те выкрали секрет пороха и его применения у обитателей далекого востока, на краю ойкумены, в стране, которую ее жители называют Поднебесной…
– Там сказано, как лить пушки? – нетерпеливо спросил Юрий.
Никифор захлопнул крышку книги и решительно поднялся.
– Я прочту ее, князь. Дозволь приступить немедля.
– Если я смогу наладить пушечное литье… – ошеломленно проговорил Юрий, сам себе не веря.
– Твой брат великий князь Василий вынужден будет считаться с тобой, – закончил за него грек, согнул в поклоне шею и удалился за дверь.
В сенях он столкнулся с хоромным боярином и окинул его высокомерным взглядом.
– Рано возрадовался, светлейший кирие Афанасий.
– Улестил-таки князя, таракан запечный, – не остался в долгу боярин, обернувшись ему вслед. – Тьфу на тебя, жук навозный.
…Сенная боярыня торопилась разнести весть. С одышкой одолела последние ступени лестницы и, переваливаясь, поспешила к княгининым покоям. Оттолкнула девку, заверещавшую что-то, распахнула дверь и только тут поняла, что холопке велено было никого не впускать. Анастасия глянула на боярыню так, что той захотелось провалиться сквозь пол – до того жгуче-холоден был взор княгини. Она стояла посредь горницы, а возле порога откланивалась старуха в траченной молью шубе и пуховом плате на голове. Баба была страшна: запавший сизый рот оброс темными волосами, с носа свешивалась коричневая бородавка. Боярыня, ойкнув, попятилась, но дверь не закрыла.